Весьма существенным представлялось ему то, как их будут выводить из здания. Арестуют ли его? Вполне возможно, сказал он себе. Потом снова почувствовал прилив оптимизма: самое большее подвергнут домашнему аресту, до первого допроса.
Но первый допрос, собственно говоря, уже состоялся. Он сам записал показания, Кальтенбруннер прочел. И не сказал: благодарю, вы свободны. Вышел и, уходя, не подал руки.
Нет, будущее не предвещает ничего утешительного. Огромный Фромм в каком-то озарении увидал это собственными глазами и затрясся в противном, мелком ознобе. В комнате было душно, но он слышал, как у него стучат зубы. Попытался напрячь мышцы лица, чтобы избавиться от этой омерзительной дрожи. Тщетно. Так он сидел за письменным столом и трясся. Была уже глубокая ночь. Во дворе снова началось движение, слышался шум выезжавших автомобилей, хлопали двери, перекликались приехавшие. Фромм выглянул в окно. Двор показался ему огромной черной ямой. Людей не было видно, тем более что почти на всех теперь были черные мундиры. Он услыхал чей-то возглас:
— Кто это?
— Генерал Геппнер.
— Какой там генерал, давай его сюда. Куда везти?
— На принц Альбрехтштрассе.
— В гестапо?
— А куда же?
— Доставим!
Загудел мотор, на секунду вспыхнули фары, машина тронулась. Фромм почувствовал некоторое облегчение. Его держат здесь, это не означает ареста. Арестованных сразу же забирают в гестапо. Чем дольше он здесь сидит, тем больше у него должно быть надежды. По коридорам ходили эсэсовцы. Всякий раз, когда шаги приближались к его дверям, словно какая-то ледяная лапа сжимала ему голову и его бросало в дрожь.
Впрочем, это сидение в кабинете растягивалось на долгие часы лишь в сознании Фромма. На самом же деле подразделения СС вступили на Бендлерштрассе около часу ночи, а каких-нибудь сорок пять минут спустя дверь кабинета распахнулась и эсэсовец велел Фромму выйти в коридор.
Его снова затрясло. Он не только дрожал и стучал зубами, но вдобавок воспринимал все с необычайной остротой и отчетливостью, словно обрамленное яркой, ослепительной каймой.
В коридоре было полно эсэсовцев, среди них терялись фигуры офицеров, которых поодиночке выводили из комнат.
Недалеко от Фромма стоял среднего роста эсэсовец с крупным пухлым лицом и глазами навыкате… Он показался Фромму знакомым. У него были знаки различия старшего офицера. Сейчас он смеялся, показывая крепкие зубы, смеялся над льстивыми словами стоявших рядом с ним двух эсэсовцев. Усики у него были а-ля Гитлер, но лицом — добродушным и вместе хитроватым — он напоминал цыгана-конокрада. Ничего удивительного, что он показался Фромму знакомым. Уже год лицо это знали читатели немецкой прессы. Это был знаменитый Скорцени, освободитель Муссолини.
