Когда Генка вышел на кухню, к нам с Дашкой, он уже не походил на ту серую ночную маску усталости, но и до себя обычного ему было далеко.
– Оль, свари мне овсянку, желудок болит, последний раз ел вчера утром.
– Уже сварила.
– Не злись, сейчас заморю червячка и расскажу.
Замаривать ему, похоже, пришлось не червячка, а удава. Дашка лезла отцу на колени, требовала недополученного внимания – едва-едва мне удалось отвлечь ее предложением сыграть в лото.
– А папа? Я с папой хочу!
– Даш, папа всю ночь работал и устал, пусть поест спокойно, отдохнет, а потом сыграем все вместе.
– Операция, да? Грыжа?
Она совсем недавно научилась выговаривать звук «р» и с таким упоением произнесла «гр-р-р-рыжа», что я невольно улыбнулась. Генка улыбнулся тоже, но как-то криво.
Мне все же удалось загнать Дашку на послеобеденный сон. Будь жива бабушка… нет, прабабушка Стефа, Дашка давно бы улеглась – сама, без моих хитрых стратегических измышлений! – и мирно посапывала бы, обняв любимого плюшевого медведя. Пятясь на цыпочках из ее комнаты, я чуть не столкнулась с Генкой. Он молча сгреб меня в охапку, прижал к себе и обнял так, что стало понятно: все прошло, он здесь, жив-здоров, не хрен было дергаться, сама виновата, вечно тревожусь по пустякам…
– Ну, что это было, гр-р-р-рыжа? Ущемление?
– Нет. Множественные пулевые… проникающие, некоторые с повреждением внутренних органов – разных.
– Ты что, в БСМП взял подработку?
– Нет, у бандитов. Оль, ну что ты как ребенок. Думаешь, мне в БСМП столько бы заплатили? Кстати, вот, – он протянул мне тонкую стопку купюр.
– Чем ты думаешь? Нашел с кем связаться!
– Оль, чтобы заработать, я хоть с чертом свяжусь, хоть с дьяволом. Я не виноват, что бандюки платят лучше, чем государство. Мне все равно кого оперировать – бандита или работягу. Я вижу операционное поле – и все.
– А ты подумал, чем это может кончиться?
– Я им нужен. Их верхушку я не знаю, она под пули не лезет. Я «быков» оперирую, пехоту. Они ничего важного не знают, да и не могут проболтаться ни о чем: либо без сознания, либо под наркозом. Меня привозят, увозят. Операционная сестра – жена кого-то из них. Ничего, толковая. Ты не сердись, что я не позвонил, правда, не до того было. Четверо, один совсем тяжелый был. Умер.
– И?..
– А это не мои проблемы. Увезли, похоронят… Купят свидетельство о смерти, место на кладбище, памятник отгрохают – «от братвы». Все продается, Оль, все! А я вот только руки могу продать, ничего другого у меня нет. Ничего больше не умею: ни воровать, ни торговать. Кончится же это когда-нибудь! Только если я их латать не буду, до того времени, когда нам станут платить нормальные деньги, мы просто не доживем.
