Келли очнулся в больнице на шестой день; тяжелейшее сотрясение мозга не позволяло ему ходить, и он лежал на койке, глядя в белый потолок и думая о том, что палата на пятом этаже, и при некотором усилии он сможет добраться до окна и завершить начатое Гарднером Спидом дело. Эллен к этому моменту уже похоронили на кладбище на окраине города, а ее муж сидел в камере предварительного заключения, ожидая суда. Келли не хотел мести – это было бы слишком глупо, слишком пусто, слишком жестоко по отношению к самому себе. Он хотел просто добраться до окна, чтобы больше никогда не вспоминать Эллен, чтобы забыть ее навсегда – смерть разлучила их, как и должна была по своему черному призванию. Гарднеру Спиду дали пятьдесят лет за предумышленное убийство с отягчающими обстоятельствами плюс покушение на убийство, но он не просидел и полугода, получив заточкой под ребро от какого-то мелкого, но более искушенного в тюремных драках заключенного. Джону Келли об этом сообщил прокурор, позвонив лично в надежде на то, что это порадует потерпевшего, – но тот молча положил трубку, потому что нельзя было придумать ничего хуже, чем дополнительное напоминание о том страшном дне.
От самоубийства Джона Келли спасла его вторая любовь, которая всегда жила в нем и была, пожалуй, не менее яркой и самобытной, чем любовь к Эллен. Эта любовь активизировалась в те семь лет, что он пытался забыть Эллен, и стала единственной путеводной звездой, когда той не стало. Как ни странно, это не была любовь к горам – хотя альпинизм, требуя предельного напряжения сил и полного отречения от всех мирских наслаждений, отвлекал Келли от трагической действительности. В горах Джон не вспоминал Эллен, забывал о прошлом и знал только одно: нужно идти вперед. Тем не менее альпинизм был лишь вспомогательным средством, инструментом для решения проблемы, решить которую иным путем представлялось бы невозможным. К слову, сам Келли, будучи гетеросексуальным от кончиков пальцев до кончиков волос, никогда бы не назвал испытываемое им чувство любовью – он отговаривался сам от себя терминами «интерес», «увлечение», «хобби», «стремление» и прочими обходными словами, не отражающими основной сути.
На второй год жизни без Эллен – после их первого расставания – к Келли в руки попала книга Питера и Лени Джиллман «Дикая мечта: биография Джорджа Мэллори». На обложке ее был изображен обнаженный альпинист, сидящий со скрещенными ногами на письменном столе. Необыкновенная, напоминающая канонические изображения Нарцисса фигура Мэллори, его правильное лицо, огромные глаза и холодный, спокойный взгляд покорили Келли – если бы Мэллори был современником Джона, тот наверняка бы усомнился в собственной ориентации. Но Келли понимал, что он восхищается вовсе не мужчиной на снимке (он не мог представить себя целующим мужчину – подобная мысль вызывала у него нечеловеческое отвращение), а совокупностью факторов, среди которых было и искусство фотографа, и постановочная поза великого альпиниста, и удивительная несочетаемость его обнаженности со строгой кабинетной обстановкой вокруг. Впоследствии он узнал, что эта фотография – часть сессии, сделанной в 1912 году другом Мэллори, художником Дунканом Грантом. Были ли Мэллори и Грант любовниками – неизвестно, но Келли практически в этом не сомневался, поскольку, тщательно изучив странные взаимоотношения внутри группы «Блумсбери», он пришел к выводу, что свобода в том контексте, в каком ее понимали знаменитые английские интеллектуалы, выходила далеко за границы гендерных предрассудков или даже простых человеческих чувств. Но Келли не беспокоила эта сторона вопроса – его вообще мало интересовало, кто с кем спал, тем более почти сто лет назад. Значительно больше его волновали собственные переживания, в отсутствие Эллен завязанные исключительно на Джордже Мэллори и его взгляде с фотографии. Еще больше Келли нравился другой снимок, сделанный в 1924 году, незадолго до смерти великого альпиниста. Раскрашенная вручную фотография запечатлела всех членов той трагической экспедиции: все они смотрят в камеру и выражения лиц у всех разные, в точной мере отражающие настоящие чувства людей, готовых к штурму величайшей вершины мира. Кто-то улыбается, иной напряжен, кто-то смотрит в камеру, кто-то ловит ворон, но среди всех выделяется именно Мэллори – безумным взглядом фанатика, перекошенной усмешкой на небритом лице, взъерошенными волосами, делающими его похожим на Сида Вишеса (до рождения последнего оставалось тогда еще тридцать три года), и правой ногой, которую Мэллори несколько по-хамски поставил на плечо сидящего впереди Эдварда Шеббира. Эта расхлябанная, геройская поза, этот наглый взгляд восхищали Келли – он нашел хайрез фотографии и повесил на стене в своей спальне; сперва он хотел повесить там плакат с обнаженным альпинистом, но подумал, что не все гости правильно поймут подобную иллюстрацию. Келли посвящал исследованию жизни Мэллори все свободное время и, наверное, мог бы сам написать биографию великого англичанина, если бы обладал хоть каплей писательского таланта, но последнего у Келли не было ни на грош, и потому он – уже бывавший в горах и имевший начальную альпинистскую подготовку – придумал другой способ почтить память своего кумира. Будучи уверенным в том, что именно Мэллори первым ступил на вершину величайшей в мире вершины, Келли загорелся идеей доказать это и начал готовиться к экспедиции, поскольку знал, что кому попало лицензию на восхождение не выдают. Подготовку прервала Эллен, появившаяся на пороге его квартиры с чемоданом в руке и любовью во взгляде.
