Из меня всегда был хреновый писатель. Я им завидовал, этим прекрасным Брукам и Кейнсам. Они умели складывать слова так, что ты тонул. Из слов можно сделать океан. Проблема даже не в способности выражать свои мысли так, что они интересны другим. Я тоже так могу. Проблема в том, что я никогда не умел делать это легко. Мне было трудно. Я держал в руках перьевую ручку, а думал о горах. Ледоруб приятнее лежит в ладони.
Если кто из нас и писал, то он, другой. Он строчил сонеты к Рут – неуклюжие, наивные, хотя Брук их хвалил. Брук говорил: ты не альпинист, ты поэт. Но я чувствовал – Брук врет. Моя первая ипостась этого не чувствовала.
В 1912 году в Лондоне вышла книга «Босуэлл, биограф». 337 страниц размышлений Джорджа Мэллори о творчестве знаменитого шотландского писателя Джеймса Босуэлла. Босуэлл прославился книгой «Жизнь Сэмьюэла Джонсона». Какая ирония судьбы – написать биографию биографа. Это как кофе второй заварки. Восхищаться Босуэллом меня заставил Бенсон – в прямом смысле слова. Бенсон говорил: «Босуэлл», и в этом слове крылась вся английская литература. Весной моего выпускного года был объявлен конкурс эссе, и одной из предложенных тем был Босуэлл. Благодаря Бенсону это был мой конек. Глупо было отказываться. И я написал книгу. Ее даже напечатали.
Как это смешно теперь, спустя двенадцать лет и десятки тысяч футов. Биография биографа, пустая трата букв. Как это глупо – корпеть над страницами, когда можно научиться летать. Как это смешно. Но на одной из книжных полок в моей библиотеке стоит один экземпляр. Рут обещала его прочесть сто раз, но так и не прочла. Ей это неинтересно. Кому, скажите, кому это интересно. Это даже на меня навевает скуку.
Хотя меня хвалили преподаватели. Мне написал Бенсон. Мой отец, всегда хотевший видеть меня на учительском месте, сказал: это успех, сын, это грандиозный успех! Я удовлетворил всех этой книгой. Кроме, конечно, себя.
Все прочее, что я писал, было мне ближе и естественнее. Я писал о горах. Как это сложно, как это – пусть так – невозможно: передать свои чувства людям, которые если и видели горы, то только на далеком горизонте. И у меня не получалось передать всё, как надо. Я расплывался в словах, строил витиеватые предложения – и все равно буквы оставались жалкой тенью того, что пытались передать.
