— Так-таки прямо в нашей палате? И кто же он, позвольте полюбопытствовать, товарищ профессор? Уж не я ли, часом?
— Да при чем здесь вы! — нетерпеливо отмахнулся старикан и, понизив голос до самого тихого, едва различимого среди бряканья ложек о тарелки, продолжал заговорщицким тоном: — А знаете ли вы, что наш барон на самом деле — совсем не барон?
— Да что вы говорите! — изумился Артем. — Ни в жисть бы не догадался!
— Да! — не замечая иронии, с жаром воскликнул старик и вновь перешел на шепот: — Он — «чужой»! Пришелец! Нелюдь!
Артем поскреб покрытую недельной щетиной щеку и с сомнением взглянул на долговязого «барона», который, оттопырив мизинец, брезгливо прихлебывал компот, сидя через столик от Казарина и Гаплевского. К ушам «аристократа» была привязана обрезками резинки от трусов синяя выцветшая мочалка, концы которой полоскались в тарелке с остатками супа. Очевидно, мочалка изображала бороду. А голова «барона» была обмотана вафельным полотенцем не первой и даже не второй свежести. Вид «аристократ» являл собой довольно плачевный — типичный псих с трясущейся головой.
— Этот? Хм… Вы уверены? Это он, что ли, нелюдь? А какие ваши доказательства?
— А такие мои доказательства, — взволнованно прошептал профессор. — Что я своими глазами видел: он владеет телекинезом! Вы знаете, что такое телекинез?
— Передвижение предметов с помощью взгляда, кажется? — с сомнением молвил Артем, который никогда особенно не интересовался статейками о непознанном, изредка просачивавшимися в советскую прессу, но все же в последнее время нахватался кое-каких верхушек в связи со странным делом, которое ему было поручено расследовать. Впрочем, это все уже в прошлом — и прокуратура, и уголовные дела. Есть только мир, сузившийся до размеров больничной палаты, и вот этой вот провонявшей тушеной капустой и несвежими щами столовки.
— Именно! — просиял меж тем Гаплевский. — Именно, черт возьми!
И смущенно прикрыл рот — на них снова заоглядывались и зашушукались завтракавшие в столовой пациенты.
— Профессор, извините меня, но мне кажется, что вы просто псих! — жестко произнес Казарин.
На этот раз Гаплевский не обиделся, а лишь устало произнес:
— Ну, допустим, я псих, и что с того? Да сейчас, дорогой мой, любой нормальный человек — псих! Времена такие. И все же я собственными глазами видел, как этот человек двигает предметы, не прикасаясь к ним руками, ногами или чем-либо еще.
— Ну хорошо, и что же он двигал? — с иронией поинтересовался Казарин. — Гору Арарат? Так я, когда трубы горят, могу не только двигать ее взглядом, но и опустошить содержимое бутылки, на которой она нарисована, не прикасаясь к оной! Одной лишь силой мысли!
