— Зачем тут эти двое? — резко спросил он. — Они здесь лишние.
— Прикажете уйти? — спросил рыжий.
— Конечно, уходите пока. Да не забудьте запереть за собой двери.
Двое людей, к которым относилось это приказание, мельком взглянув на Грехэма, послушно повернулись и пошли, но не к арке, как он ожидал, а в противоположную сторону, где была глухая стена. Тут случилась престранная вещь: средняя часть стены с легким треском отделилась в виде широкой вертикальной полосы и начала подниматься, свертываясь валиком, как штора. Пропустив уходивших, она опять упала и слилась со стеной. В комнате теперь остались только трое: Грехэм, белокурый молодой человек и вновь прибывший.
В первые минуты этот человек не обращал никакого внимания на Грехэма: он продолжал допрашивать белокурого, очевидно, своего подчиненного, насчет подробностей важного события — «пробуждения Спящего». Он говорил громко, произносил отчетливо каждое слово, но Грехэму были понятны далеко не все слова. Пробуждение его не столько поразило этого человека, но, судя по тому, как он был взволнован, доставило ему много неприятных хлопот.
— Я вас покорно прошу ничего ему не рассказывать. Не надо его волновать, — твердил он без конца.
Получив ответы на свои вопросы, он быстро повернулся к Грехэму и остановил на нем испытующий взгляд.
— Очень странно вы себя чувствуете?
— Да.
— Вас поражает то, что вы видите? Жизнь очень изменилась, а?
— Что делать, придется привыкать.
— Да, я полагаю.
— Прежде всего… я хотел бы одеться.
— Да, да, вы сейчас получите платье.
Толстяк сделал знак белокурому, и тот вышел.
— Скажите, это правда, что я проспал два столетия? — спросил Грехэм.
— А, вам уже успели сообщить… Да, двести три года, уж если вы хотите знать.
Итак, это был неоспоримый факт. Приходилось примириться с ним. Грехэм ничего не сказал, только брови его сдвинулись и опустились углы рта. Помолчав, он спросил:
— Что это так трещит за стеной? Мельница, верно, работает поблизости или динамо-машина? — И, не дожидаясь ответа, прибавил: — Впрочем, может быть, теперь уже нет ни мельниц, ни динамо-машин? Условия жизни, я думаю, страшно изменились… Что значат эти крики? — задал он новый вопрос, видя, что толстяк молчит.
— Ничего особенного, — ответил тот нетерпеливо. — На улице кричат. Вы все равно не поймете… Потом, может быть, когда узнаете… Вы сами сказали: многое изменилось. — Он говорил отрывисто, хмурил брови и беспрестанно оглядывался, как человек, который попал в трудное положение и старается найти выход. — Подождите немного: скоро вам дадут одежду, а пока побудьте здесь: сюда никто не войдет. Вам еще побриться надо.
