— Любовь Валерьяновна Лебедева, — тихо прочитал Гуляев. — Сумма вклада тысяча двести рублей.
— Любовь Валерьяновна Лебедева, — прочитал он в следующей книжке, — сумма вклада семьсот рублей.
— Ксения Макаровна Лебедева, сумма вклада пятьсот рублей.
— На предъявителя, сумма вклада девятьсот рублей.
— Паразит! — прошептала Катя. — Вот паразит.
Старуха сидела на железной кровати не шевелясь. Ей давно хотелось прилечь на подушки, ломило поясницу, ныли опущенные вниз ноги, но лечь она не могла, потому что в комнате были чужие люди, и она была за это в ответе перед сыном. Глаза ее плохо различали то, что делалось сейчас в комнате, внучка стучала мячом по стене над самым ухом, голосов она тоже не разбирала.
Когда ей прочитали постановление, она сразу поняла, что против сына затевается неладное.
Дуська, наверное, его подвела.
От Дуськи все и повелось.
Она его по миру пустила, лишней копейки в доме нет, все дочиста проедают. Насмотрелась, слава богу, за две недели. Любу, внучку, тоже обижает, мачеха и есть мачеха. Третьего дня вступилась за девчонку, получила от ворот поворот. Ежели, говорит, вам, маманя, у нас не нравится, то мы силком не держим. Пять, говорит, рублей как высылали, так и будем высылать, картошка у вас своя. Валерка, конечное дело, молчит, она об него ноги вытирает. Придут сейчас в обед, расшумятся на старуху: зачем пустила, зачем не вскричала соседей. А я их городских порядков не знаю. Случись в деревне, послала б Любу за самогонкой…
Ее клонило в сон, и одновременно хотелось есть: при невестке она чинилась за завтраком, не кушала досыта. От голода и от страха перед сыном, который вот-вот вернется, старуха стала икать.
На столе посреди комнаты уже лежала груда вещей, добытых Гуляевым из шкафа: несколько коробок по дюжине чулок в каждой, две стопки шерстяных импортных кофточек, три стопки — нейлоновых, отрезы бостона и драп-велюра.
С барахлишком был полный порядок.
На другом конце стола Борис сложил кучу облигаций трехпроцентного займа, пять пар часов, мужских и дамских, желтого металла (так принято при обыске именовать золотые часы), несколько сережек и колец.
— Икону будем потрошить? — спросил Борис у Гуляева.
— Не надо, — сказал Гуляев, с опаской взглянув на икавшую старуху. — Давай оформлять.
Протокол составляли долго, извели много бумаги.
За окном стемнело, зажгли электричество.
Гуляев диктовал тихим голосом, Борис записывал.
Саша не принимал участия в обыске.
Сперва он сидел на диване и следил за старухой, как ему было велено.
