Потом мы выпили пива, я привез его для первого свидания. И стало заметно мне, что Антону как-то не по себе: встанет — сядет, встанет — снова усядется.
— Ты чего такой? — спросил я.
— Видишь, как получилось. Тут в Карасёвском проживает одна женщина. Незамужняя. Тоже вдовая, как и не я. Я б с ней поговорил, может, она и переехала б ко мне. Вообще-то, у нее квартира есть. Она не из-за площади…
— Так ты и поговори с ней, — порадовался я.
— Да уж говорил. Она согласная… Сомневаемся, как мои сыновья. Володька-то с Петькой — ничего. А вот Мишка…
— Ну, хочешь, я его подготовлю?
— Попытай, — сказал Антон.
В городе я позвонил Мише и попросил его зайти ко мне.
Приступить сразу к этому разговору оказалось сложнее, чем мне представлялось. Хоть я и виделся с ним каждый год, и не по одному разу, он как-то стремительно повзрослел — ничего мальчишеского не наскребалось в нем, кроме природной стеснительности, но и она посуровела, вроде бы он смущался не из-за себя, а из-за меня.
Я долго кружил вокруг его отца, вокруг опустелой жизни Антона.
Миша сидел, наклонив лицо к нетронутому стакану чая.
Я сказал, что лютой зимой, когда кордон заносит глубоким снегом…
— Знаю. Жил я там зимой.
— Ты жил в семье. А отец — один.
— Пить надо поменьше.
Странная вещь: этот парень, годившийся мне во внуки, подавлял меня своим невысказанным сопротивлением. И получалось действительно так, что не он меня стеснялся, а я — его.
Я никак не мог выговорить: твоему отцу надо жениться, иначе он пропадет.
В сидящем передо мной Мишке проступило вдруг такое внезапное сходство с Настей, не наружное, не с плотью ее, а с витающей ее душой, что я почувствовал себя еретиком, совращающим юношу на кощунство.
И все-таки произнес:
— По-моему, твоему отцу надо бы найти человека…
— Слышал уже, — сказал Миша. — Его дело. Ему жить. Как постелет, так и поспит.
Осенью Антон съехался с новой женой. Они не расписывались.
Пить он перестал.
Его новую жену я увижу только будущей весной.
В понедельник утром отец усадил Витю на раму велосипеда, разбежавшись, вскочил в седло и покатил в Колобково.
На привязанной к раме подушке сидеть было удобно, две большие мускулистые руки отца лежали на руле. Витя тоже держал свои кулаки рядом, — управляли велосипедом вдвоем.
— Я не заметил, ты уши вымыл? — спросил отец.
— Мыл.
— Не выдумываешь?
— Честное слово, даже бабушка видела.
— В последнее время ты стал здорово привирать, — сказал отец.
Витя слушал не слишком внимательно: он всегда волновался в понедельник с утра и бывал так же возбужден по пятницам, когда отец приезжал за ним в Колобково. Дважды в неделю они проделывали этот путь на велосипеде — туда, потом обратно, — так складывалось все их лето.
