Рядом со мной шел Антон, он сидел и на суде рядом, ерзал на стуле, кряхтел.
А сейчас сказал:
— Осиротили детей, четыре души…
Шофер рейсового автобуса, шедший позади нас, внезапно взъярился:
— А кто, по-твоему, осиротил?! У вас егеря — гады. Зачем было пса стре́лить? Тронули б моего легаша…
— Неужели б человека убил? — спросила почтальонша.
— Не знаю. Не пробовал… Убить, может, и не убил, а изувечил бы обязательно. По инвалидности он бы у меня получал…
По дороге к моему дому со мной поравнялся пенсионер, учитель истории. Мы жили на одной улице. Шли некоторое время молча, улица была неосвещена, он жужжал фонариком, указывая дорогу мне и себе.
— Хотелось бы услышать ваше мнение.
Я еще подбирал мысли и слова для ответа, и он, по учительской привычке, попытался помочь мне:
— Задача суда — оберегать общество от социально опасных личностей. Не правда ли?
Я кивнул, в темноте он не разглядел, посветил в мое лицо фонариком, я еще раз кивнул.
— Теперь возьмем данный случай. Представим себе невероятное: суд оправдывает этого подсудимого. Вы уверены, что он когда-либо в жизни совершит еще какое-нибудь преступление?
— Не убежден.
— Следовательно, речь идет не об исправлении, а лишь о каре, о наказании за то, что он уже совершил. В сущности, это даже месть, а не кара…
Увлекшись, он направил свет куда-то вбок, и мы оба захлюпали ногами по луже.
— Черт, когда же они наконец замостят нашу улицу!.. Продолжим. Вероятно, я не прав. Даже наверное не прав. И скажу сейчас ересь. Вы знали покойного Сергея? И я его знал — он учился у меня в пятом классе. Тупой, трусливый, жестокий мальчик… И вот он — егерь в привилегированном заказнике. Если уж употреблять это юридическое понятие: социально опасный, то именно он и был социально опасен.
Я спросил только для того, чтобы спросить:
— Значит, вы думаете, что суд был несправедлив?
— Да нет. Суд-то справедлив. Судьба несправедлива. Корень у этих двух слов один и тот же, а смысл разный: судьба глуха и подслеповата. Она не должна была сводить в лесу этого похмельного, зарвавшегося егеря и этого доброго, хорошего парня…
Он ждал от меня ответа, и у самой моей калитки я сказал:
— Есть одна профессия в мире, полностью мне противопоказанная.
— Какая? — спросил учитель.
— Я не мог бы быть судьей. И не хотел бы.
5
Незадолго до своей смерти Настя умолила Антона уйти из егерей.
Эта работа отвращала ее не только потому, что отнимала у него круглые сутки жизни. Главное — он стал крепко попивать. Выпив, не скандалил, даже тишал, опасаясь себя обнаружить, но обмануть Настю у него не получалось. Ноги продолжали носить его правильно, а язык чужел, переставал слушаться.
