Анатоль Бройяр работал рецензентом ежедневного книжного обозрения для «Нью-Йорк Таймс» в течение восемнадцати лет, а также постоянным автором «Нью-Йорк Таймс Бук Ревью». Он к тому же писал рассказы и очерки, которые изредка появлялись в течение его карьеры – последней стала прекрасная серия эссе о болезни, которая появилась перед его смертью в 1990 году от рака предстательной железы. Я читал его работы в течение многих лет, но меня особенно впечатлили эти эссе. Они были забавными, эрудированными, глубокими. Если бы их очарование имело формулу, она бы заключалась в способности Бройяра смешивать сложные литературные аллюзии и стрит-хип образы современной жизни с конкретными описаниями борьбы с болезнью. Были даже элементы стендап комикса – комикса с эрудицией английского профессора, рассказывающего о жизни, упадке и смерти. Он напомнил мне Сола Беллоу, но более фрейдистского. У меня было смутное впечатление, что он одновременно еврей и, наверное, европеец. Кто знает, откуда я это взял – может быть, из его имени, чувства юмора. Но, заметьте, я никогда не думал об этом много, пока я не взял в руки журнал «Нью Йоркер» в 1996 году. В нем Гейтс рассказал, что Бройяр был «черным», что оба его родителя были «черными», и что все его предки были «черными» еще в восемнадцатом веке.
Я был не единственным, кто подобным образом заблуждался. Бройяр жил в обмане. Хоть он и был «черным» в принятом значении этого слова, он прожил взрослую жизнь как белый. Значит, он прошел, как говорят в черном сообществе, никогда не открывая собственную идентичность даже своим детям вплоть до самой смерти.
Бройяр и его ближайшие родственники – мать, отец и двое сестер – были частью Великого переселения негров с юга к городскому северу в начале и середине двадцатого века. Для Бройяров это значило движение от Нового Орлеана к району Бедфорд-Стайвесант в Бруклине. Миграция по определению вовлекает людей, покидающих сообщества, в которых они и их семьи известны, в новые сообщества, в которых они и их семьи неизвестны. Это движение, в котором, если убрать внешний вид, можно оставить свою расовую идентичность навсегда. В 1920-х, пиковые годы Большой Миграции, по оценкам, от десяти до тридцати тысяч чернокожих отказывались от своей идентичности каждый год точно таким образом, вливаясь в море белых, когда они мигрировали на север. Отец Анатоля, Поль Бройяр, поступал таким образом, но только во время рабочего дня. Он был высококвалифицированным плотником. Он проходил как белый в течение дня, чтобы присоединиться к союзу плотников и получить работу. В конце дня он возвращался домой к семье, которая, во всех отношениях, была абсолютно черной. Демонстрируя как серьезность, так и абсурдность такого поведения относительно цвета кожи в ту эпоху, форма перехода в дневное время имела широкое распространение среди светлокожих «черных». Молодой Анатоль имел образцы для подражания, даже близкую модель для подражания, в том, как обращаться со своеобразным институтом американской цветовой политики.
