Была не была | страница 26

Или — доброта. Вот папа добр. С ним, с Володей, добр. С мамой добр. И с тетей Лидой. А ведь знал, что делает тетя Лида. (Ну, ее вообще больше нет для Володи!) Знал, сердился, а доброта помешала.

Как же так?

Разве может помешать доброта?

Или вот — запретили Альку. Разве вообще можно запретить человека?

Все равно, что убить его для другого.

Был человек. Для тебя. Его слова. Его дружба. Его верное плечо.

А они скажут — и нет?

Нет его дружбы, которая только тебе. Не Лехе, не Гоге, а тебе. Нет его силы («Не хочу впутывать») и слабости («Будет последний разговор. Придешь, а?»), всего, что он и что с ним: карусели, березового сока, ивовых пушинок в узеньких Тошкиных руках.

Разве так бывает?

А песня? Они же хотели придумать песню:

Володя улыбнулся своему, что хотели так легко отобрать. И немножко отняли. Потому что так уже не будет. Володя не мог бы объяснить, но знал точно.

Из окна широко шла темнота опустевшего двора. И холод. Володя подобрал ноги, скорчился. Диван качнулся и поплыл. Близоруко улыбнулся отец. Взмахнула толстыми нелепыми руками тетя Лида. Мама сжала Володину голову тоненькими, как у Тошки, пальцами, виновато заглянула в глаза:

«Ну да, я струсила. Я боюсь качелей». А качели летели вверх, к холоду и ветру.

И он на них — один. Никого на противоположном конце. Вперед — вверх… Но это был уже сон.

— Я тебя не обижу, братишка.

— Отстань!

— Работа легкая — смотри, — бум-бум…

— Совсем отстань!

Деревья падали все ближе, удары топора над ухом бум-бурум-бум.

— Володя!

Откуда-то — мама.

Да нет, какой же лес. Володя, одетый, на диване. Утро. Стучат в дверь.

— Ты что, заперся? Открой. — Он открывает. Пожалуйста.

Папа растерянный. Мама тоже.

У нее такое лицо, как было, когда Володя еще маленький без спросу ушел на улицу и потерялся, и потом нашелся. Будто она боялась, что его за дверью нет. И теперь рада, что он здесь. И все-таки сердита.

— Ты что, спал одетый?

— Да.

— Не разбирал постели?

— Нет.

— Вы все время так без меня? Николай?

— Ну что ты, Лёля.

— А что? Очень удобно. И не подметали. Ты хоть разок подмел у себя, сыночек, дорогой? Впрочем, у тебя нет времени! Надо дружбу вести.

Опять!

Но что это? Что это? Мама выдергивает ящик стола.

— Вот видишь? Нож. Холодное оружие!

(Ведь знала. Еще смеялась, когда он обменял этот нож на фонарь и револьвер в придачу — «облапошили тебя».)