Гамаш пообедал в бистро в Старом Монреале с новым главой отдела по расследованию особо тяжких преступлений. За «дежурным» супом и сэндвичами, приготовленными на живом огне, они обсудили проблемы организованной преступности, картелей, наркотиков, отмывания денег, угроз терроризма, мотоциклетных банд.
Все эти проблемы только усугублялись.
Гамаш отодвинул в сторону свой сэндвич и заказал эспрессо, пока суперинтендант Туссен расправлялась с приготовленным на живом огне cubain.[26]
– Нам нужно больше ресурсов, patron, – сказала она.
– Non. Нам нужно эффективнее использовать имеющиеся у нас средства.
– Мы делаем все, что в наших силах, – возразила Туссен, подавшись над столом к старшему суперинтенданту. – Но мы на пределе.
– Вы недавно на этом посту…
– Я проработала в отделе пятнадцать лет.
– Но быть начальником – это другое дело, non?
Она положила сэндвич, вытерла руки и кивнула.
– Вам поручено дело огромной важности. Ответственность велика, и возможности немалые, – сказал Гамаш. – Вы должны по-новому выстроить работу в вашем отделе. Организуйте его, определите все обязанности, утвердите. Отбросьте старые методы, начните заново. Вы противились коррупции и заплатили за это немалую цену, вот почему я выбрал вас.
Мадлен Туссен кивнула. Она уже собиралась уходить из полиции, но Арман Гамаш вернул ее обратно.
Она не была так уж уверена, что должна быть благодарна ему.
За ней следило столько разных глаз.
Первая женщина во главе отдела по расследованию особо тяжких преступлений. Первая гаитянка, вообще возглавившая отдел в Квебекской полиции.
Ее муж ясно сказал ей: миссия невыполнима. Пусть она представит себе, как корабль, груженный дерьмом, тонет в океане мочи.
А ее только-только повысили в звании до капитана.
– Тебя выбрали, потому что ты черная женщина, – сказал ей муж. – Расходный материал. Если у тебя ничего не получится, ну и прекрасно. Ты можешь проделать за них грязную работу, вычистить их дом, как это на протяжении десятилетий делали гаитянки. И знаешь, что ты получишь?
– Не знаю. Что? – спросила она, хотя и понимала, к чему он клонит.
– Еще больше дерьма. Ты будешь вся в их merde, ты станешь козлом отпущения, жертвенным агнцем…
– Это все сельскохозяйственные животные, Андре. Что ты хочешь мне сказать?
Он тогда обозлился. Впрочем, он вообще часто злился. Нет, не оскорблял ее, не бил. Но он был тридцатидевятилетним черным мужчиной. Он сбился со счета, сколько раз его останавливали копы. С тех пор как их сын научился ходить (теперь ему было четырнадцать лет), Мадлен и Андре постоянно занимались с ним, объясняя ему, как он должен себя вести, когда его остановит коп. Когда его будут унижать. Когда будут над ним издеваться. Толкать и провоцировать.
