– Но ты не думаешь, что он должен говорить правду, – повернулась она к Бовуару. – По-твоему, мы чего-то не должны знать? Дайте-ка подумать. – Она устремила взгляд к небесам, явно погрузившись в глубокие размышления. – Вы арестовали не того человека? Нет, вряд ли. С вас может статься, но мне кажется, вы взяли кого надо. У вас не хватает улик для приговора? Что, уже теплее?
– Он сказал, что не будет лгать, – напомнил ей Жан Ги.
– А я думаю, что это большое, жирное вранье, правда, Рей-Рей? – проговорила она детским голосом, наклоняясь к младенцу. – И что же может заставить твоего папочку защищать ложь, а твоего дедушку – лгать?
– Хватит, Рут, – сказал Гамаш.
Она перевела взгляд на Гамаша. Проницательный, острый. Способный видеть насквозь.
– Правда тебя освободит, разве не так? Или ты в это не веришь, Арман? Нет, думаю, что веришь. – Ее острый взгляд проникал все глубже. – Правильно ли я понимаю? Именно свободы ты боишься? Не твоей, а свободы убийцы? Ты будешь лгать, чтобы добиться осуждения?
– Рут, – предостерегающе произнес Жан Ги, но он теперь находился за границами того мира, в котором были только Арман Гамаш и Рут Зардо.
– Ты нравишься мне все больше и больше, – сказала Рут, глядя на Гамаша. – Да. Это явное улучшение по сравнению со святым Арманом. Но когда ты упадешь на землю, на твоих крыльях будет грязь. Или говно?
Она втянула носом воздух.
– Рут! – воскликнул Бовуар.
– Пардон. Прошу прощения за мой французский, – сказала она Рей-Рею, потом снова посмотрела на Гамаша. – Получается, что ты между скалой и кучей merde.
– Рут, – повторил Жан Ги.
Ее имя приобрело оттенок проклятия. Оно замещало все ругательные слова, которые вертелись у него на языке.
На самом деле он больше не пытался остановить ее. Но дух противоречия всегда брал верх в старой поэтессе, и она замолчала. Задумалась на мгновение:
– Может, это и есть тьма. То говношоу, которое вы называете процессом.
– «И все будет хорошо», – процитировал Арман, и Рут улыбнулась:
– По крайней мере, ты хороший лжец. Это будет во благо.
Ее голова исчезла за забором, словно попрыгунчика засунули назад в коробочку.
– Когда мы закончим с этим, – Жан Ги показал на качели, – нужно сделать забор повыше.
– Важна не высота, – раздался голос из соседнего сада, – важна толщина.
Жан Ги поймал взгляд Армана и вскинул брови.
Никто не сказал ни слова – говорить было нечего. Зато было о чем поразмыслить.
Жан Ги передал Оноре обратно деду, вложив в этот жест особый смысл.
