— Не оскорбляйте меня, милостивый государь. Достаточно известно: я демократ, демократ, милостивый государь!
Это уже весной, когда бухла земля, подымались в лугах шелковистые травы и воздух дышал смолистым нагаром.
В эту ночь, лишь завыл Ромео, кто-то широко распахнул окно, долго стоял, вдыхая воздух, а после в просторы полей, захлебнувшись:
— Кто же, наконец, уймет эту собаку?!
3.
«У каждого поэта есть своя Джульетта».
Это афоризм начальника почты — Крутикова.
Он, видите ли, очень любил Шекспира, т.-е. просто потому, что на изящной этажерке в столовой в золотых обрезах стояло у него: Полное собрание сочинений Уильяма Шекспира в 10 книгах, с рисунками в тексте. Цена тома 1 руб. 50 коп.
Кроме Шекспира у него ничего не было, если не упоминать еще длинных усов «á la Вильгельм». Зато тов. Крутиков великолепно говорил о Шекспире. Станет, бывало, посреди комнаты, разгладит усы и: «Ульям Шекспир, который восхитительными красками написал „Ромео и Джульетта“, „Король Лир“, „Амле́т“ и прочие вещи, был сказочный владыка, так сказать, потрясал сердца в священном содрогании и преклонении»…
Словом, очень умно, ясно так говорил.
У господина Галкина тоже была «своя Джульетта».
Ее звали Олимпиада Васильевна. И все это знали. Т.-е. не то, что ее звали — Олимпиада Васильевна, а совсем другое.
Вечером в субботу иль пятницу, когда по глухим переулкам пляшет с посвистом ветер, дымно чадят фонари и небо синеет, видно, как, спешно шагая, направляется господин Галкин к маленькому домику у берега речки, пасмурной, тихо вздыхающей.
Там отворится с легкими скрипами дверь, и вот:
— Милый… голу́бый. Как жда́ла!
И начнутся все эти восхитительные тонкости: ландыши, ковры, «у ног твоих я умираю», чай с тортами, «мир, это — чад любовных вожделений».
А после (это назавтра) господин Галкин с усмешкою: «Олимпиада Васильевна слишком горячая… Она витала несомненно (здесь непередаваемый жест рукою!) в круге Эроса», и несколько четко написанных строчек, где те же слова, только с рифмами и еще, пожалуй, с чуточкой соловья да луны. Но не слишком.
У господина Галкина в совершенстве развито чувство меры.
4.
Господин Галкин принял Революцию необыкновенно красиво. Даже ослепительные слезы умиления брызнули из глаз. Он ведь был демократ высшей марки; праздновал «Революционную бурю» от всего сердца, а сердце у господина Галкина очень нежное.
Еще прошлою осенью завпочтой тов. Крутиков выразился:
— У гражданина Галкина моральная нежность доходила до виртуозности.
