— Ах, да, благодарю вас…
Вот видите! Всякая собака знает!
Итак: господин Галкин — известный писатель.
Он живет на «площади Гейне».
Именно там, в угловом На 8.
Домик купается в листве; по летам и вёснам пахнет медовыми сотами, сыпется белая цветочная пудра, а одуванчиков и ромашки, как букв в книге, — очень много.
Там, около большого клена — скамейка, белая, дубовая. Это, говоря высоким штилем, уголок чистых восторгов. Ну, там, одним словом, очень хорошо мечталось и приходило вот это самое вдохновение.
А господин Галкин часто говаривал: «О, ты мой тихий нежный гений!..» и дальше в том же роде: «гений — вдохновений» — это рифма. Рифма не то, чтоб уж очень…
Короче говоря, скамейка эта любимица.
И подумать! Бессонные ночи, муки творчества, очи, воздетые горе (у господина Галкина синие, совсем синие; ну, как… как… синяя юбка!); потом химический карандаш Фабера «Intimus» № 1319, белый листочек бумаги, дрожащие пальцы и очистительные, светлые алмазы слез, алмазы воплощения образа в слово! Это ведь небесные минуты, минуты, так сказать, величественные!
И белая скамейка — свидетельница всего!!
Она полна аромата этих ночей, этих лун, этих рифм, этих мук, этих… Словом, очень, очень хорошая скамейка.
Ничего нет удивительного в том, что у господина Галкина есть Ромео, — собака.
Она вихлястая, длинная, уши тряпками, но очень умная: господин Галкин говаривал:
— Умный пес. Перл тварей.
Перл тварей спал на дворе, никогда не лаял.
Однако вид у него внушительный. Соседские собаки всегда, обнюхиваясь, шепотком: «Господин Ромео — министр». (Это я образно: если б, значит, собаки… и т. д.) Только в марте, в беспощадно-лунные ночи, когда по всему городу хрустел песок, когда трепыхали молодые, сочные листья, — вот в такие-то ночи Ромео выл.
Он садился у скамейки, задом к пахучему клену, клал усастую морду на край, и уши болтались, щелкали зубы, рвался голос надтреснуто-старый. Господин Галкин тогда говорил: «Поёт» и тушил лампу.
У господина Галкина не было детей; это потому, что у него жены не было, т.-е. он был, что называется, человек холостой.
Отец Матфей в 1912 году сказал (это было под осень, потому что свозили золото ржи, пахло прелыми листьями, душистым холодком и сухим горохом). Так отец Матфей сказал как-то. «Господин Галкин холостой… выстрел» и долго надсадно смеялся. «Холостой выстрел» — это было удачное выражение.
Да, отец Матфей очень, очень умный человек.
2.
— Итак, статья моя не пойдет?
— Помилуйте, господин Галкин, с огромнейшим удовольствием. Но, видите ли, голубчик, она слишком… слишком… как бы это? Ретроградна… консер…
