— Стой! Куда?!
И забился испуганный голос.
— Кто? Дядя Борис?
Мешком свалился на землю парень, вырос перед носом. Обдал волной тревоги, сорвавшейся с пересохших губ.
— Несчастье!.. У вас загорелось!
Сначала не понял. Только как-то странно сцепила голову шапка как обручем. Выдавил хрипло, натужно:
— Все?
— Горит все… Вытаскали… таскают…
Обрывки бессвязные, нелепые, а колят иголками.
Мишка, помявшись, бросил еще:
— Только…
— Што? Ну?
— Алексея-то…
Ну же, пеньтюх?
— Тоже убили!..
Зарево точно утихло и будто в пустоту провалился набат.
Было просто и тихо. На минуту дед опустился на рыхлую землю. Хотелось отпихнуть от себя руками этот голос, весть, итак долго, баз конца, покойно сидеть. И совсем не нужно, зря втыкались в голову слова:
— Понимаешь… Нашли… за двором… подошли, не дышит.
Мишка склонился.
— Дядь Борис!.. Ничево!..
А у самого голос рвался от наполнившего его страха, ужаса, чужой ненужной смерти.
— Што уж там!
Неожиданно дед встал. Стиснул зубы, брызнул по лицу бессильными каплями слез.
— Поедем!
Опять по полю несся топот. Сзади бежали затихшие собаки. На спине лошади качались две темных фигуры.
Зарево гасло. И уж лениво приближалось.
— Длон-длон-длон…
В стороне загоралась заря вешнего утра.
