об этом, поскольку я был профсоюзным активистом и членом национального руководства профсоюза банковских служащих. Мы не могли ничего узнать о их судьбе до 1 октября, когда супруга одного из них нашла четыре трупа, истерзанных автоматными очередями. Двое из них были активистами Народного единства, один коммунист, а другой социалист; двое других принадлежали к оппозиции правительству Альенде; один принадлежал к христианской демократии, а другой был беспартийным.
14 октября в камеру пришел лейтенант и вызвал старосту, которым был я. Тогда он сказал мне, чтобы я вызвал 7 человек, и вручил мне бумагу с их именами; мое имя тоже стояло в этом списке. Я спросил его, в чем дело, и он мне ответил, что мы выходим на свободу. Товарищи надавали нам поручений, особенно просили позвонить их родственникам. Мы записывали адреса и телефоны на клочках газетной бумаги; сделать это мы смогли благодаря тому, что лейтенант вышел из камеры и отсутствовал 20 минут. Я был очень доволен, думая о том, что скоро вновь увижу жену, которая находилась на последнем месяце беременности.
Мы уходили, а в это время остальные наши товарищи провожали нас песней Нино Браво «Свободный». Момент был очень волнующий. Но мы не вышли на свободу. Нас повели на велодром для того, как заявил лейтенант, чтобы подписать какие-то бумаги, обязательная процедура для выхода со стадиона. Нас оставили в центре поля и приказали ждать. Вдруг лейтенант возвратился и приказал нам подняться; в это время один за другим на ступеньках, расположенных на трибунах, появились военные с оружием в руках. Их было 12, и они остановились прямо напротив нас на сиденьях, на расстоянии десяти метров.
Только тогда я понял, что нас сейчас расстреляют. Офицер подал команду в очень ясной форме: «Заряжай!.. Прицел!.. Внимание!.. Огонь!..»
Я очень ясно слышал приказы и щелчки затворов. Но оружие не было заряжено. Смеясь, лейтенант сказал нам: «Вы думали, что вас расстреляют? Нет, вы еще натерпитесь и настрадаетесь…»
Хорхе был рядом со мной — весь мокрый от пота. Я посмотрел вниз и понял, что я обмочился. Не помню, о чем я тогда думал.
Еще два раза нам устраивали комедию с расстрелом, один из них со стрельбой из пулемета настоящими пулями, но поверх наших голов. Наша реакция была уже не той, но все же это страшная вещь.
17 октября увели на допрос нашего товарища Патрисио Риверу, члена Социалистической партии из Ла-Гранха. Я раньше его не знал. Его привели обратно через 4 часа в состоянии агонии. Вся грудь у него была в ожогах от сигарет; к нему применяли также электроток. На спине у него от самых плеч до поясницы штыком или ятаганом была вырезана эмблема Народного единства. На запястьях и лодыжках были глубокие отметины, поскольку его подвешивали. 3 дня он находился в тяжелейшем состоянии и бредил; мы думали, что он умрет, и поочередно по часу дежурили возле него, чтобы ухаживать за ним. Мы давали ему воду с витамином «С» бразильского производства, который нам удалось получить однажды, когда нас посетила делегация Красного Креста. Наконец он немного поправился. Но восемь дней спустя вместе со мной его вновь подвергли пыткам.
