Сеня Вол поднял руку и обратился до притихшей толпы:
— Я Сэмэн Абрамович Воловский, чией крови вам захотелось. Кто среди вас перед смертью рисканет её глотнуть?
Мотя Городенко добавил:
— Я Дмитрий Онисимович Городенко, отвечаю за слова своего побратима: если он перенервничает — уйдёт много жизней.
И сказал Эрих Шпицбауэр:
— Я сын Вальтера из Люстдорфа и Изабеллы с Пишоновской держу мазу[106] за своих корешей, — и повёл впереди себя стволом от не сданного, несмотря на грозные приказы за смертельную ответственность всех властей, пулемета «гочкис».
На баррикаду один за другим подымались Хаим Слон Бабашиха, Федя Камбала Ржепишевский, Шура Матрос Гликберг, Заур Жбан Нестеренко, Андроник Крюк Папастратос, Лазарь Чуня Портной и другие спасатели Молдаванки от беспредела. Толпа с актуальным во все времена плакатом «Бей жидов — спасай Россию» воочию убедилась, что на каждого желающего приготовлен персональный ствол и по-быстрому догнала: погром-таки имеет шанс состояться совсем в другую сторону и надо на всякий случай уноситься отсюда по системе бикицер.
В это время ряды погромщиков уверенно разрезала пролётка, где сидела шикарно одетая шмара[107] с зонтиком, вокруг которой мрачно развалились плотные ребята при хорошем боезапасе.
— Извиняюсь, мальчики, — заорала мадама. — Я немножко опоздала от этих дел.
Шмара самостоятельно спрыгнула с пролетки и, несмотря на протянутую лапу одного из сопровождающих, дернула вплотную до себя бородача из толпы с топором за поясом и прижалась до него роскошной грудью.
— Какой шикарный мусчина, — простонала мадама, прихватив мужика свободной рукой за яйца. — Как насчёт взять в ротик?
Пока бородач соображал, что к чему, шмара выпустила из второй руки зонтик, по-быстрому выхватила из недр парижского туалета никелированный револьвер, вставила его между зубов пациента и сексуально проворковала:
— Ты по-натуре можешь отхлестать мене до крови, моя птичка. Я, Соня, дочка ломовика Блювштейна, если верить мамочке, буду тебе так благодарна.
— Сонька Золотая Ручка, — зашелестела толпа, пятясь назад Бородач отчаянно крутил глазами вокруг себя, потому что ему было непривычно дышать со стволом между зубов Соня перестала играть у карманный бильярд, улыбнулась и батистовым кружевным платочком вытерла слюну со ствола.
— Ты — дочка старого Блювштейна? — удивлённо спросил бородач. — Он со мной гонял голубей по Малой Арнаутской…
— Так что же ты забыл среди здесь? — расхохотался с баррикады Мотя Городенко. — Я всегда говорил: Одесса — это большая деревня.
