Он оказался в Германии, где неожиданно для себя стал зарабатывать живописью. Рисовал не лучше, чем свистел, зато его жена имела особенность, удивившую его с первых дней брака. Позже это натолкнуло их на технику письма, о которой в Германии до тех пор не слышали. Они были молоды, она безумно его любила, могла есть прямо из его рта, и однажды зимой, когда они возвращались домой из ресторана, все произошло совершенно случайно. Они очутились в парке, снег валил сплошной стеной, и она расписалась на снегу, водя его пенисом как авторучкой, подпись сначала дымилась, точно чай, а потом стала четко прочитываться. Этому нашли применение. Она начала фантазировать и вскоре изменила технику: пользуясь красками, рисовала на полотне картины, они подписывали их вместе и сбывали на рынке по бешеным ценам.
Отдыхая от трудов, он иногда ездил в Грецию — в Югославию путь был заказан, — ходил по монастырям, где пел под гусли о святых, овладевая искусством своего отца. Только отец пел о битвах, а он — об ангелах, деве Марии в аду, о святой Пятнице и прекрасном Иосифе. На сей раз он путешествовал в немецкой компании, покупавшей его картины. Но правду говорят: не езди с тем, с кем хочешь водить дружбу. Он им надоел, и они выбросили его из машины.
— Такое впервые со мной случилось, — закончил свой рассказ гусляр, — а за первое бритье парикмахер деньги не берет…
Вот и все о гусляре. Для него, похоже, любой свет был ярче, чем для другого, и он ничего не принимал всерьез. Глотая жутко острое блюдо, приправленное перцем из своего ожерелья, он вдруг спросил Свилара:
— А куда ты направляешься?
Этот вопрос изменил судьбу Свилара.
— Почему ты ищешь отца на Пелопоннесе? — спросил гусляр после рассказа Свилара. — В Северной Греции, на полуострове, таком узком, что птица перелетает его в мгновение ока, есть монашеское поселение, возникшее более тысячи лет назад. На Святой горе, или Афоне, как это поселение зовется в Греции, есть сербские монастыри и монахи. Я там был уже дважды и видел их. Если бы я в сорок первом году шел из Албании в Грецию, то попросил бы убежище именно в Афоне, среди земляков. Может, твой отец так и сделал… Поищи его там.
«Оторвешь комару крылья, кишки вывалятся!» — подумал Свилар о своем плане, услышав идею гусляра. Но тут же засомневался, не тянет ли его гусляр за собой, чтобы путешествовать вместе. Вечером, лежа в номере отеля и слушая, как тикает будильник на фарфоровой тарелке, Свилар раздумывал, в какую сторону податься, пока завтра не зазвенит будильник. А утром все стало на свои места: подобно тому как вошь переносит тиф, гусляр выразил мудрость, которая, подобно заразе, кружит в народе, ибо болезнь есть истина.
