— Чудненько, — сказала Фанни, выкупав детей и уложив их на новенькую кровать.
Поиграла с ними, поддразнивая и подзадоривая, а потом велела утихомириться и спать, вышла и закрыла за собой дверь.
Фанни приготовила на ужин любимое блюдо Шютца: свежее сырое рубленое мясо с горкой репчатого лука, свежие булочки. Она думала об одной истории, впрямую ее, правда, не задевавшей, но она не шла у Фанни из головы, хотя та гнала ее, не желая омрачать последних часов пребывания Шютца дома. Она думала: «К чему это? Такова жизнь! Кто-то умирает, в данном случае человек, которого все они знали, и редакторы, и метранпажи, и даже женщины и девушки, сидевшие за «тастоматами». Он был молод, тридцать с небольшим, и вдруг умер, просто заболел и умер, даже не верится, а ведь и понять приходится, и поверить тоже. И вот этому человеку посвящают слова прощания, печатают их черным по белому в газете, поскольку он был газетчиком; а тот, кто написал за всех эти слова прощания, тоже газетчик, нашел слова, тронувшие всех до глубины души… Все прочли их, все взволнованы, в том числе и человек, написавший их, нашедший точные слова и создавший маленький журналистский шедевр о смерти человека. И он польщенно улыбается: «Да, вы тоже так считаете?» И они вовсе не замечают, что об умершем успели уже забыть, а думают только о своем… Такова жизнь! Нет, она не такова!» Фанни не хочет, чтобы она была такой! И она не будет такой, если поговорить обо всем с самым близким тебе человеком. Тогда жизнь покажется мягче, человечнее, душевней, а Фанни хотелось, чтобы в жизни было больше человечности и душевности. И ей хотелось обсудить с ним это. Сегодня, прямо сейчас, не важно, что он сидит перед любимым блюдом, не важно, слышит ли он сейчас крик расшалившихся детей или думает о баке-«бизоне», новом, красном баке, в который входит уйма бензина, потому что завтра он уедет и до него рукой не достанешь, так что Фанни нужно поговорить с ним обо всем этом сейчас, пусть это и бессмысленно в такой ситуации. И она открыла уже было рот, чтобы рассказать все по порядку, но передумала. Она ничего рассказывать не стала, ибо ощутила вдруг, что и не может ничего объяснить и не хочет. Вместо этого сообщила:
— Я встретила Норму.
Он поднял голову, сразу забыв о свежих булочках и любимом блюде. Он не спускал с нее глаз: интересно, что было дальше?
— И она остановилась, чтобы поговорить с тобой? — спросил Шютц.
— Да, остановилась, и мы поговорили.
