Гоша не успел договорить. Саранцев, плохо соображая, что он делает, взял его за отвороты плаща и рывком прижал его к мокрому бетонному столбу. Было ощущение, что внутрь ему плеснули крутого кипятка.
- Пусти, козел, сучий выкидыш, - прохрипел Гоша, тараща порозовевшие белки. - Я маму твою...
И тут произошло нечто вовсе непонятное. Ладони его вдруг ощутили тощую, влажную гошину шею и слегка, словно для пробы, сдавили ее. Обида, ярость, унижение, боль, душившие его, разом улетучились, осталась поразительная, не сравнимая ни с чем легкость. Он спокойно, даже деловито подумал о том, как просто сейчас приложить небольшое, чисто символическое усилие, чтобы напрочь лишить эту слабо трепыхающуюся плоть пакостной, никчемной души, и если он не делает этого, то оттого лишь, что какая-то невесомая и невидимая рука легким дуновением легла на запястье и не хотелось ничего делать, чтобы лишиться этого прохладного, бестелесного прикосновения. Вокруг него что-то происходило, кажется, его кто-то пытался оттащить, а он внимательно, точно в микроскоп , смотрел в задергивающиеся пеленой глаза, не то все еще раздумывая, не то стараясь запомнить, не то намереваясь что-то сказать...
Саранцев наконец разжал ладони. Гоша судорожно всхлипнул и бесформенно сполз вдоль столба, растекся в студенеобразную массу, хватающую воздух всеми порами. И тут же Саранцев почувствовал саднящую боль в ухе (неужто ударили?), услышал голоса, увидел Тамару, что-то кричащую от страха и ненависти, опухшую, в съехавшем набок берете. Их уже обступила небольшая, но энергичная толпа, кто-то предложил вызвать милицию... Это окончательно привело Саранцева в себя. Он стал боком выбираться, люди тотчас послушно расступились. "Уведите меня отсюдова", - услышал он за спиной плачущий фальцет Гели.
Стараясь быть незаметным и для того почему-то ссутулившись, он прошел полквартала и обернулся. Толпа наконец рассеялась, а процессия скорбно двинулась дальше, в сторону Тамариного подъезда. Тамара вела ожившего Гошу под руку, тот с трудом волочил ноги и ошалело вертел головой, словно отгонял насекомых.
Тут Саранцев резонно предположил, что все мыслимое с ним сегодня уже приключилось, грехи его искуплены, и решил закурить. Без особой надежды пошарил он по карманам и к удивлению обнаружил во внутреннем кармане полурассыпавшуюся пачку "Астры", оставшуюся, видимо, с осени. Это была удача, которую он счел символичной. Она зримо означала конец его злоключений. Спичек не было, но припозднившаяся Фортуна подослала ему курящего прохожего.
