— Кто хочет покувыркаться? — хрипло выкрикивали они. Лайонел ощутил, как Дороти отодвинулась от прохода и прижалась к нему. Если бы она попросила, он поменялся бы с ней местами, но ему казалось, она с таким отвращением прикасается к нему после инцидента в ее комнате… Когда два карлика поскакали в их сторону, вертя квадратными головами и тараща глаза, он пихнул Дороти локтем. Она дернулась и вскрикнула, что привлекло внимание ближайшего карлы, который быстро заковылял к ней. Дороти вскочила на ноги, уронив на себя стаканчик с мороженым, и метнулась под спасительные своды дамской комнаты. Тетке пришлось несколько раз просить Лайонела пропустить ее, припомнил он с тоской. Часть его хотела знать, что произойдет, если карлики поймают кузину.
Он очнулся, не успев еще глубже уйти в воспоминания. Весь концерт он проспал, и теперь звучали только аплодисменты. Его разбудил не столько их шелест, сколько ощущение, что тело готово освободиться от некой составляющей, которую больше не в силах держать в себе. Лайонел выпрямился на стуле от нежданного звука — протяжной резонирующей отрыжки, которая особенно отчетливо прозвучала в наступившей вслед за аплодисментами тишине.
Лайонел попытался исчезнуть как можно быстрее и незаметнее, его охватила полузабытая детская уверенность, что если он не станет смотреть, то не увидят и его. Перед ним промелькнули несколько пар, глядящих во все глаза, словно он был актером из ненавистного им «Империала». Некоторые старички на главной улице хмурились, видя, как он шагает со все возрастающей скоростью, но Лайонел думал лишь о том, чтобы добраться до своей комнаты.
Кэрол с Элен были на кухне, и он задержался на лестнице только из-за одышки. Повернул ручку двери, надавил на нее, но сделал в сторону кровати один-единственный шаг.
Тот, кто прибирался в комнате, вернул зеркало на подоконник. Лайонел, кажется, увидел в овальном стекле свое отражение, но мелькнувшее там лицо исчезло быстрее, чем он шагнул к кровати. Вероятно, из-за слишком быстрой ходьбы ему померещилось лицо, беспомощно канувшее в темноту, которой не было в комнате. Он потер глаза, и когда взглянул снова, в зеркале не было ничего, кроме его собственной сконфуженной физиономии.
Мраморные ручки хранили тепло. Они вернули ему ощущение соприкосновения с плотью, которого он избегал после смерти родителей, хотя нельзя сказать, что при жизни они часто его ласкали. Он водрузил зеркало на комод и отвернул его к стене, затем улегся поверх одеяла, пытаясь расслабиться более упорно и безуспешно, чем после рабочего дня в школе, пока звук гонга не ударил его по нервам.
