На краткий миг тогда я испытала, казалось бы, давным-давно забытое чувство. Оно быстро смылось злостью, негодованием и раздражением — привычными, нормальными. Но оно все же было.
Смущение.
«Не поддавайся на провокации, Эва!» — одернула я сама себя.
Подумаешь, поймал! Подумаешь, полуголым расхаживал. Чего я там не видела…
Я бросила взгляд на волка, рассеянно поглядывающего на проплывающие за окном дома, поймала ответный, дернула плечом — нет, ничего — и отвернулась. До меня запоздало дошло, что капитан, возможно, просто хочет со мной что-то обсудить, а после тяжелого дня разговоры куда приятнее разговаривать за ужином в домашней обстановке. Даже если это рабочие разговоры. И раз уж я на этот ужин согласилась, нет смысла начинать беседу в карете.
Ладно, Эва, будь с собой честна. Ты согласилась еще и потому, что тебе просто любопытно поглазеть, что из себя представляет логово оборотня.
До дома мы доехали в молчании. Меня подмывало разбавить его светской болтовней, но я выдерживала характер. Не знаю, о чем думал капитан, но не было похоже, что тишина его тяготила.
На лестнице вервольф благовоспитанно пропустил даму вперед, у своих дверей некоторое время повозился с замками и, открыв тяжелую дверь, отступил.
Я замешкалась, внезапно осознав, что добровольно и без поддержки иду не просто в логово оборотня, хуже — в дом одинокого мужчины.
…того самого, которого я последние несколько лет периодически изводила уколами.
…того самого, кому я периодически мелко — а иногда и не мелко! — пакостила.
…того самого, к которому я теперь иду одна и без защиты.
А стоит ли мне вообще туда идти?
И тут эта собака шерстяная внезапно щелкнула зубами у меня за спиной — прямо под ухом! От неожиданности я сделала резкий шаг вперед и сомневаться в разумности сего действа стало поздно, ибо оно уже свершилось.
Я возмущенно обернулась к вервольфу, чтобы высказать все, что я думаю по этому поводу — и оторопела. Он надвигался на меня с совершенно злодейской, глумливой недвусмысленной ухмылочкой…
Сердце ухнуло в пятки, по спине продрало ознобом ужаса, на краткий миг я вообразила, что со мной сейчас будет — и опомнилась.
Нестерпимо захотелось залепить мерзавцу пощечину — но на его лице уже прочно обосновалось всегдашнее безразлично-каменное выражение, тут же сменившееся непритворно-участливым.
Ах ты…
Ах ты!
Я нечеловеческим усилием воли взяла себя в руки, будто это не у меня сердце только что сделало кульбит в желудок, а пульс до сих пор частил, как у зайца, и обронила надменным тоном, прохладным и сдержанным:
