Треугольник | страница 70
Он дополз до «Пинты», перевалился через борт и оказался на палубе. Руки, лицо, живот и грудь были разодраны в кровь, но ему хотелось только спать… ничего больше…
Теперь был черед Мустафы.
«Иди давай!» — знаками звали его Мартирос и Томазо.
Мустафа посмотрел на канат, и вдруг голова его скрылась за бортом.
Томазо и Мартирос с нетерпением ждали, когда Мустафа покажется снова, но вместо этого над бортом выросла голова совсем незнакомого моряка. Он удивленно посмотрел на канат, оглянулся в поисках какой-нибудь живой души, чтобы поделиться сомнениями, и, не найдя таковой поблизости, побежал по палубе.
Томазо отцепил от борта абордажный крюк и бросил его в море.
Мустафа остался на «Санта-Марии», но Мартирос и Томазо были за него спокойны, потому что Мустафу там никто не знал.
Самый знаменательный и шумный день начался спокойно.
Ночь была душная и тихая… Многие не спали и вяло, безжизненно лежали кто где мог. Только один человек спал глубоким крепким сном. Это был Родригес Бермехо. Вдруг он беспокойно заворочался во сне и проснулся, мокрый от пота. Не открывая глаз, он поднялся на ноги, пошел, покачиваясь, к борту, стал лицом к морю и помочился. Потом в блаженстве открыл глаза и удивленно захлопал ими, он посмотрел еще раз, чтобы проверить себя, открыл рот и завопил:
— Земля!.. Земля!..
Три корабля, почти сойдясь бортами, подошли к суше.
Колумб в своем темно-красном плаще, с зелеными горящими глазами стоял на «Санта-Марии»…
Мартирос почувствовал где-то близко дух своего Ерзнка и заторопился, захотел тут же очутиться на берегу, скорее, скорее направиться на север, к Армении… Ведь Армения от Индии была не так уже далеко…
Но это была не Индия…
На этом мы кончаем наше повествование.
На новой земле с Мартиросом произошло множество самых невероятных приключений. Потом он с Колумбом вернулся в Испанию и из Испании пешком через всю Европу направился в Армению.
Он шел три года.
За это время с ним приключились не менее интересные истории, но о них мы поведаем вам в другой раз.
Треугольник
Мкртычи «треугольника»
Отец у меня был кузнецом. Отец моего отца тоже был кузнецом. Говорят, и его отец кузнечил. Но потом остались только мой отец и его товарищи кузнецы.
Их никто не называл кузнецами. Они сами себя величали «дамрчи»[1], а кузницу — «дамрчноц».
Когда я в школьном сочинении написал, что мой отец «дамрчи», это сочли за ошибку и поставили мне двойку. И тогда я узнал, что «дамрчи» и «дамрчноц» неправильно, не по-армянски.