К вечеру над стогами у дороги повисло большое красное солнце.
Мартирос задумчиво или, вернее, рассеянно, еще вернее — устало и равнодушно остановился посреди дороги и не знал, куда идти и что делать. Он сделал шаг влево и остановился, оглянулся, подумал, сделал несколько шагов вправо и снова остановился, потом повел глазами — в самом деле, куда идти?.. Продолжать дорогу или же вернуться домой, в монастырь, который так далеко отсюда, да и хватит ли сил дойти, он ведь даже не знает, в какой стороне Ерзнка… Вперед идти легче, потому что так хоть какая-то воображаемая цель есть…
И в эту минуту горестных раздумий Мартирос вдруг увидел торчащие из стога ноги… В полосатых чулках, большой палец на одной ноге высунулся…
— Здравствуй, Томазо!.. — радостно заорал Мартирос ногам, которые мгновенно скрылись в сене.
— Это я, Томазо, я — Мартирос!..
Ноги снова вынырнули из сена, потом показалась и голова — это был действительно Томазо.
— Сеньор Мартирос! — крикнул он, прыгнул на Мартироса, и они вместе повалились на землю, и некоторое время слышны были бессвязные восклицания и отдельные слова, потом Мартирос с Томазо сели, перевели дух и посмотрели-посмотрели друг другу в глаза.
— Ты все еще скрываешься, ты от кого-то бежишь, Томазо? — спросил Мартирос.
— Скрываюсь, — сказал Томазо, — бегу. Сначала бежал на север, теперь на юг пробираюсь. Меня испанцы еретиком объявили… видел, как сжигают на кострах еретиков?..
— На юге тоже сжигают… — сказал Мартирос. — Куда же ты пойдешь?..
Томазо беспечно улыбнулся, словно опасность не к нему относилась, и посмотрел на высунувшийся из чулка большой палец.
— А мы сейчас у него спросим, вон он как всюду суется, все ему надо знать… — И обратился к пальцу шутливо: — Мой дорогой, мой длинный и нетерпеливый палец… ты моя судьба…
— Идем в горы, — сказал Мартирос. — Будем пробираться через горы к морю. Море большое, ласковое…
Томазо с минуту подумал, потом повернулся на север и сказал:
— В путь, дружище…
И Мартирос с Томазо двинулись вперед.
Село было освещено языками пламени, все кровли отсвечивали красным.
— Чучела еретиков сжигают, — сказал Томазо, — меня в этих краях хорошо знают…
— Что, речь держал? — рассмеялся Мартирос.
— Нет, выражение лица кое-кому не понравилось, — сказал Томазо. — Мне здесь показываться нельзя… И как назло — свет от костра яркий, спрятаться негде. — Потом подмигнул Мартиросу. — Подожди-ка.
Томазо что-то задумал. Он раскрыл ящичек, который держал в руках, извлек оттуда множество маленьких колокольцев, нанизал их на веревку и набросил себе на шею.
