— Понимаю, — проговорил удовлетворенно Пинтя. — Ну, будь по-твоему. А ты знаешь, о чьей шкуре идет речь? Нынче двое неизвестных напали на арендатора, избили его до полусмерти и, как он говорит, отняли у него уйму денег.
Гицэ, казалось, не совсем понял, в чем дело.
— Как арендатора?
— Да, арендатора. И это мог сделать не кто иной, как Ликэ. У него есть обыкновение действовать с немногими сообщниками, чтобы не попасть в беду из-за чужой глупости.
Гицэ больше не сомневался: двое неизвестных могли быть только Сэилэ и Бузэ Руптэ, которые ушли вчера вечером в Инеу. Но он не решался назвать их.
— Это не мог быть сам Ликэ, — произнес он решительно. — Ведь арендатор его знает.
— А может быть, и он, — возразил Пинтя. — Лица у них были прикрыты, но арендатор говорит, ему показалось, что он узнал Ликэ.
— Не может быть! — твердил свое Гицэ. — Сегодня ночью Ликэ ночевал здесь, в моем доме, и только недавно уехал.
Некоторое время Пинтя стоял в раздумье, потом спросил:
— Когда он приехал?
— Вчера, около полудня.
— С кем?
— Спроси у слуг. Должно быть, он-то и подготовил все дело; у меня есть основания так думать.
— Упаси бог! — проговорил Пинтя, поднимаясь. — Знай и навсегда запомни одно, Ликэ никогда не полагается на других. А сейчас запряги лошадей да возьми слуг — поедете со мной. Другие два жандарма останутся здесь.
Сердце Аны сжалось, когда Гицэ сообщил ей, что должен вместе со слугами сопровождать Пинтю в Инеу; правда, мысль о том, что Пинтя свой человек, немного успокаивала ее, но она ясно видела по лицу мужа, что происходит что-то необычное.
Ей казалось, что только теперь она поняла, почему Гицэ старался поддерживать хорошие отношения с Пинтей, и ей было приятно, что муж едет именно с ним.
Тем не менее сердце у нее билось сильнее, чем обычно, и пробудившиеся в душе за ночь страхи не ослабевали.
— Мама, — обратилась она немного погодя к старухе. — Что ты думаешь о том, что творится у нас в корчме?
— Что думаю? — ответила старая. — Да ведь и ты видишь то же, что я. Дела идут хорошо.
— Да, в корчме дела идут хорошо, — продолжала Ана. — Ну а у нас в доме? Разве ты не видишь, что Гицэ постоянно занят своими мыслями, даже не разговаривает с нами, как прежде; или ты не видишь, что с некоторых пор мы с ним будто не муж с женой?
— Уж такие времена пошли, — промолвила старуха. — Гицэ человек трудолюбивый, старательный, он только и думает, как бы принести что-нибудь в дом. Есть и у него, как и у всех, свои слабости. Сердце у него так и радуется при всякой наживе. Но это — слабость хорошая, и тебе нечего из-за нее огорчаться. Терпи. Ты ведь терпишь ради собственной пользы, да и недолго уж осталось тебе терпеть.
