Это было давно. Но я так явственно представила себе эту картину, что к горлу подступил комок и сердце сдавило. Опять смерть! Когда же, наконец, кончатся на нашей земле страданий и горе?!
Из Екатериноградской летали мало — все еще стояла пора распутицы и туманов. В те дни мы бомбили только колонны противника на дорогах.
Враг откатывался быстро, и нам приходилось часто менять аэродромы. Это сильно изматывало людей. Особенно доставалось техническому персоналу, так как основная тяжесть перебазирования лежала на его плечах. Командам, составленным из техников и вооруженцев, приходилось заранее выезжать к линии фронта, подыскивать площадки, оборудовать их для приема самолетов.
А как доставалось им при перевозке имущества! Машины, доверху нагруженные, то и дело вязли в грязи.
— Ну вот, опять сели, — точно от зубной боли, морщилась Мария Рунт при очередной такой оказии. — Давай, девчата, качнем.
Она первой вылезала из кабины и вместе со всеми, проваливаясь по колено в жидкую грязь, наваливалась плечом на кузов машины.
— Раз-два, ухнем! — командовал кто-нибудь.
— Еще разик! Еще раз! — подхватывали девчата.
Медленно, словно нехотя, буксуя и надрывно рыча мотором, засевший грузовик выползал на твердое место.
— По машинам! — неслось вдоль дороги. Колонна трогалась, но через некоторое время все повторялось снова.
Проходившая мимо пехота подшучивала над девчатами:
— Смотри, какие вояки в юбках!
— Осторожней, не испачкайте хромовых сапожек!
— Чем зубоскалить, лучше бы помогли, — урезонивали девушки.
— А что, ребята, и в самом деле, подсобим красавицам!
Серые, замызганные шинели лезли в грязь, со всех сторон облепляли машины.
— Навались, хлопцы! — громыхал чей-нибудь бас. — А ну, дружней!
И вдруг над дорогой проносилась резкая, как выстрел, команда:
— Во-оздух!
Людей сдувало, словно ветром. Солдаты и девушки моментально разбегались, падали на землю, инстинктивно закрывая руками головы. Нарастал рев моторов, со зловещим свистом рассекая воздух, на колонну обрушивались вражеские бомбы. Они взметали тонны жидкой грязи, решетили осколками борта машин.
В одну из таких бомбежек погибла механик самолета Людмила Масленникова. Помню, смерть ее подействовала на меня удручающе. Нас не связывала тесная дружба. Больше того, я и знала-то ее мало — она прибыла в полк перед самым наступлением. Но было в ней что-то такое, что вызвало у меня чувство большой симпатии.
Совсем еще девочка, Людмила с восхищением смотрела на ветеранов, с большим уважением относилась к летчицам. Как-то при очередной перебазировке, когда загружали машины, мы с ней случайно разговорились. Узнав, что я училась в аэроклубе и летаю уже четыре года, Масленникова робко, словно позволила себе нечто бестактное, дерзкое, сказала, что тоже мечтает стать летчицей.
