Мадам Жири замолчала, ожидая реакции слушателей, которые ограничились тем, что неопределенно кивнули головами.
— Однако вы так и не сказали, как и при каких обстоятельствах Призрак Оперы попросил у вас скамеечку, — продолжал допытываться Моншармен, пристально глядя в глаза билетерше.
— Ну, это случилось после того самого вечера, потому что тогда-то и оставили в покое нашего призрака… Больше не отбирали у него ложу. Господа директора распорядились оставить эту ложу для него на все представления. И когда он приходил, он просил у меня маленькую скамеечку.
— Хо! Хо! Призрак просил скамеечку! Выходит, ваш призрак — женщина?
— Нет, призрак — мужчина.
— Откуда вы знаете?
— У него мужской голос, вот откуда! А происходит это так: он приходит в Оперу обычно в середине первого акта и стучит три раза в дверь ложи номер пять. Когда я в первый раз услышала этот стук, я хорошо знала, что в ложе никого нет, так что можете себе представить, как я была потрясена. Я открываю дверь, вслушиваюсь, всматриваюсь — никого! И тут услышала голос: «Мадам Жюль (это фамилия моего покойного мужа), будьте добры, принесите мне скамеечку». И знаете, господин директор, меня прямо в жар бросило… Но голос продолжал: «Не пугайтесь, мадам Жюль, это я, Призрак Оперы!» Я посмотрела в ту сторону, откуда доносился голос, который, между прочим, был такой приятный и располагающий, что я почти не испугалась. Голос этот, господин директор, сидел в первом кресле первого ряда справа. Хотя я никого не увидела, могу поклясться, что в кресле кто-то был, и кто-то очень даже воспитанный, уж можете мне поверить.
— А ложа справа от ложи номер пять не была занята? — спросил Моншармен.
— Нет, ни ложа номер семь справа, ни ложа номер три слева. Спектакль только начинался.
— И что вы сделали?
— Принесла скамеечку. Наверное, он просил ее не для себя, а для дамы. Но эту даму я не видела и не слышала.
Каково! Выходит, у призрака есть еще и женщина!
Взгляды Моншармена и Ришара остановились на контролере, который стоял за спиной билетерши и взмахивал руками, чтобы привлечь к себе внимание директоров. Когда они посмотрели на него, он красноречивым жестом покрутил пальцем у виска — жест этот означал, что матушка Жири не иначе как свихнулась. Эта пантомима окончательно укрепила Ришара в мысли: расстаться с контролером, который держит у себя работников, страдающих галлюцинациями. А женщина между тем вдохновенно продолжала:
— После спектакля он всегда мне дает монету в сорок су, иногда сто су, а несколько раз, после того как его не бывало по нескольку дней, я получала даже десять франков. А теперь, когда ему опять начали докучать, он мне больше ничего не дает…
