— Значит, это призрак рассказал вам о том, что он шептал в правое ухо господину Маньера? — осведомился Моншармен с серьезным видом настоящего следователя, который сам он находил очень забавным.
— Нет, сударь. Это господин Маньера…
— Но вы-то сами разговаривали с призраком, милая дама?
— Вот так же, как сейчас разговариваю с вами, уважаемый господин…
— Когда он с вами говорил и что сказал?
— Ну, он просил принести ему скамеечку для ног.
Лицо мадам Жири, торжественным тоном произносившей эти слова, стало твердым, как желтоватый, испещренный красными прожилками мрамор колонн, которые поддерживают большую парадную лестницу, мрамор этот еще называют пиренейским.
Только теперь Ришар, вместе с Моншарменом и секретарем Реми, разразился громовым хохотом. Старший контролер, помня свой горький опыт, не смеялся. Опершись спиной о стену и перебирая в кармане ключи, он думал, чем кончится эта история. Чем больше высокомерия появлялось в лице мадам Жири, тем больше он опасался вспышки директорского гнева. Но неожиданно, не дожидаясь этой вспышки, мадам Жири не на шутку рассердилась.
— Вместо того чтобы смеяться, господа, — с негодованием заговорила она, — вам бы лучше последовать примеру господина Полиньи, который сам убедился…
— В чем он убедился? — переспросил Моншармен, который никогда еще так не веселился.
— В том, что призрак существует! Я вам целый час толкую об этом… — Неожиданно она успокоилась, почувствовав всю серьезность момента. — Я все помню так, будто это было только вчера. В тот раз давали «Еврейку»[11]. Господин Полиньи захотел сидеть в ложе один. Я хочу сказать, в ложе призрака. Мадемуазель Краусс имела огромный успех. Она уже спела эту штуку — ну, вы знаете: из второго акта. — И мадам Жири вполголоса напела:
Хочу с тобой, любимый мой,
Я жить и умереть.
И верю я, любимый мой,
Нас не разлучит смерть.
— Хорошо, хорошо! Я понял, — кисло улыбнулся Моншармен.
Однако мадам Жири продолжала, помахивая шляпкой грязно-серого цвета с пером:
Умчимся в край небесно-голубой,
Одна судьба связала нас с тобой.
— Да! Да! Нам все понятно, — нетерпеливо проговорил Ришар. — Ну и что дальше?
— А дальше Леопольд восклицает: «Бежим!», а Элеазар их останавливает и спрашивает: «Куда спешите вы?» Так вот, как раз в этот самый момент господин Полиньи — я видела это из соседней боковой ложи — встает и выходит прямой как палка. Я успела спросить его точно так же, как Элеазар: «Вы куда?» Он мне даже не ответил, он был бледен как смерть! Я видела, как он спускался с лестницы, правда, ногу он не сломал… Шел, будто во сне, в дурном сне; не мог отыскать нужный поворот, и это он, которому платили за то, чтобы он хорошо знал Оперу.
