При всем при том не кто-нибудь, а атаман защищал Вовика от уличной пацанвы, для которой он, такой чистенький и ухоженный, составлял большой соблазн. Так и хотелось им запустить свои коготки! «Этот шкет с моего двора — кто тронет, кумполок-бестолковку отвинчу! Кто не понял?» Все поняли…
Но и атаману нашему — мы это видели — каждый раз, бывало, неймется без Вовика! «А где кутенок?» — спрашивал Толя, когда Вовика не было на дворе. Как знать, может, Вовик был неким зеркалом для его уркаческой совести?.. Уродство, говорят, тянет глядеться в зеркало куда больше красоты…
Бывало нам совестно и когда атаман, выйдя во двор, на очи ясны, когда мы его долго ждали, обдавал презрением нашу неполноценность. Начинались обычные вымогательства.
«Послушай-ка, шкет, — атаман словно и не догадывался, что Вовика-Владимира можно назвать и по имени. — Нужен рупь! Сгоняй в хазу и принеси!..»
«Толечка! — потряхивая кудряшками и хлопая девичьими ресничками, быстро-быстро начинал говорить Вовик. — Понимаешь, Толечка… Не обижайся, пожалуйста! Честное пионерское — нет у меня рубля. Бабушка не даст!..»
«А кто тебе, беленький козлик, говорит о бабушке — сером волке? Открой ее круглую шкатулку с оленем на крышке… Сверху медь и серебро, внизу купюры. Мелочь твоя серая бабушка не считает. Серебром возьми рупь! Или ты из зоопарка — не понимаешь? А то в затон купаться не возьмем! Учишь вас, учишь — а все сопли вместо мозгов! Марш за рублевкой!»
Когда наш атаман бывал в настроении и пускался в шутливость — конечно, главным объектом его уркаческого остроумия становился Вовик, — мы подхихикивали, показывали, что мы не чета Вовику, мы его, атамана, поля ягода. Пусть с Вовиком играет, как кошка с мышкой… Мы не мышки!
Иной раз, так же выйдя к нам во двор, атаман, еще стоя на, прогнившем крыльце, втянет в себя воздух, раздует ноздри и прикажет Вовику:
«По куску пирога с рыбцом на брата!.. Пока не остыл под бабкиным полотенцем! Одна нога здесь — другая там!»
И если Вовик не сразу пускался выполнять приказание или, пуще того, собирался начать свое занудисто-интеллигентское препирательство, атаман с достойной медлительностью спускался с крыльца, притянув правой белокурую голову Вовика, передернет подзатыльником на его тонкой шее. Это называлось «дать макароны» — и Вовик тут же срывался с места. Так он тащил для нас деньги и орехи, еду и резиновый клей для очередной заплаты на камере нашего футбольного мяча, медные трубки для самопалов, даже электрические лампочки, заменяя их перегоревшими… Чтоб сын не унижался враньем, мать ничего не замечала…
