Что касается дальнейших сердечных коллизий, то надо ли перечислять неизбежные прививки взрослости, благодаря которым твоя последняя жизнь бесчувственной монетой закатывается в глухую щель между подобием и подобием на фоне зияющего отсутствия оригинала?
* * *
Ещё до того как мне попали в руки наброски «The Original of Laura», напечатанные в виде книги, я прочёл не менее десятка рецензий с резкими, буквально уничтожительными нападками на этот несчастный текст и на тех, кто посмел его опубликовать. Процитирую для примера статью[2] живущего в Нью-Йорке философа и критика Бориса Парамонова, который собрал самые расхожие обвинительные ингредиенты и подал их под самым ядовитым соусом.
«Царапина львиного когтя узнаётся на той или иной фразе, но узнаётся также неискупаемая, ничем, никак и навек не преодолеваемая погружённость в опостылевшую тему нимфетомании».
«…Удручающее свидетельство то ли „верности теме“ (как говорили советские критики), то ли стариковского бессилия автора выдумать чего-нибудь новенькое».
И наконец: «Издание Лауры-Лоры-Флоры – надругательство над фактом смерти».
Спрашивается: зачем сюда примешана высокомерно-снисходительная похвала «львиному когтю»? Очевидно, бывалый охотник, не упуская фотогеничную возможность потоптаться на шкуре крупного зверя, в нужный момент просто обязан напомнить о его когтях и клыках. Иначе мы не вполне оценим охотничью отвагу. Мёртвый лев – на редкость удобный противник.
Но выразительнее всего здесь, конечно, «опостылевшая тема нимфетомании». Прямо на глазах доверчивой публики обвинитель превращается в пострадавшего. Жаль, он не поясняет – когда и где, в каких криминальных закоулках «нимфетомания» успела ему так страшно опостылеть? Кто его, бедного, гонит в эту тему, будто на каторгу? Воображение рисует липкого, как жевательная резинка, уличного торговца-литератора, который не даёт проходу важному господину критику и подсовывает ему из-под полы контрафактных, дурно воспитанных нимфеток. Короче говоря, вовлекает в низменные, маниакальные утехи, мешая мыслить о высоком.
Отзываясь подобным образом о «Лауре», критик заодно косвенно демонстрирует своё прочтение «Лолиты». Когда из великого пронзительного романа о несчастливой любви вычитывают в первую очередь нимфетоманию, остаётся только соболезновать.
Я был знаком со студентом-филологом, который ухитрился за все годы учёбы в университете не прочесть ни одной книги – он их пролистывал. Зато ему не было равных в умении дискутировать о литературе. Однажды утром перед уходом на экзамен по русской классике XIX века, завязывая шнурок на ботинке, он поднял заспанное озабоченное лицо и спросил провожавшую его подругу: «Напомни, пожалуйста! Что там с Анной Карениной?… Ах, да! Под поезд, под поезд…» Не исключено, что сейчас он читает лекции или пишет книжные обзоры. Я легко могу представить, как, уходя из дома на службу, знатный специалист уточняет у памятливой супруги: «Что там с Лаурой?… Ах, да! Педофилия, педофилия…»
