Это была первая серьезная победа русских; Алексей Иванович говорил вдохновенно, а Адриан пересказывал бытовые подробности, без которых не обходится ни одно, даже самое великое событие. Ему не хватало немецких слов, Алексей Иванович с удовольствием переводил, а потом все вместе весело хохотали. Прочие пассажиры с завистью поглядывали на эту троицу.
Тем временем Санкт-Петербург приближался, и заботы пассажиров склонялись к делам сухопутным. Все обсуждали друг с другом порядки русской таможни, об этом они были наслышаны еще дома, читали вслух рекомендательные письма, уточняли месторасположение улиц, кирхи и католического собора — места встреч всех иностранцев в северной столице.
Как назло зарядили дождя. Адриан перенес своего хозяина в помещение, гордо называемое каютой. Вид у денщика был озабоченный — барину стало хуже. Как-то вдруг, ни с того ни с сего, дня три назад Алексей Иванович вдруг резко похудел, нос заострился, темная родинка на щеке словно припухла, и кожа на лице покраснела — у него поднималась температура.
Острова Гогланда в Финском заливе проходили в полном тумане при северном ветре. О, кто из плавающих в этих водах не знает подлые подводные камни у Гогланда и Фридрихсгамна?! Гудящие, тугие, полные ветра паруса, резкие отрывистые команды, капитан сам встал к штурвалу. В душе у каждого была одна молитва — только бы не сесть на мель! В этот-то момент и появился на палубе Адриан с истошным криком:
— Лекаря, лекаря, черт подери! Неужели на шхуне нет лекаря?! — он метался по палубе, но все отмахивались от него, воспринимая денщика как досадную помеху.
Наконец скучный цирюльник, который, как свойственно людям его профессии, считал себя хирургом, переступил порог каюты, где находился раненый. Визит его кончился неудачно. Он вдруг выпрыгнул на палубу, похоже, от пинка в зад. Цирюльник не обиделся, а рассказал шепотом пассажирам, что русский очень плох. «Испарина, судари мои, пульса никакого. Я предложил ампутацию, но денщик меня просто не понял».
— Отлично он тебя понял, кретина! — подал голос маленький барон. — Зачем лез? Для неприятностей в таможне? Или для знакомства с русской полицией?
Ночью, когда страшный остров Фридрихсгамн остался далеко позади, а до Кронштадта осталось не более пятидесяти миль, Анна решилась подойти к заветной двери и осторожно, пальчиком постучала, Адриан не удивился ее приходу.
— Плохо… — сказал он негромко. — Очень плохо. — И Анна его поняла.
