— Тяжело в печь, а из печи это мы играючи…
Наверное, не бывает воскресенья или какого праздника, чтобы во дворе Заболотных не появился мальчишка или девчонка из слободы, придет, прижимая к груди крынку, завязанную в платок: мама молока прислали. Или еще: вот вам молозива передали… Пусть и не родственники, а не забывают люди Заболотных, их осиротевшую без матери хату.
А чем Заболотные богаты, так это соловьями: каждую весну в их вербах соловьев полно! В ту пору, когда птицы, ошалев от пения, заливаются, когда они аж стонут вокруг хаты в зеленых ветвях верб, да если еще это будет весенний воскресный день, а то и сама пасха, то есть когда наши слободские хатки станут еще белее, так и засияют стонами против солнца, а где-то там, на седьмом небе, неугомонный Клим будет вызвенькивать в колокола свое вдохновенное «Клим — дома, Химы — нету», когда все над селом и над нашими балками исполнится особенной чистоты, согласия и торжественности, Заболотный-вдовец в такой день, оставшись дома со своей дочкой, достанет ей из сундука самое большое семейное богатство — цветистый кашемировый платок, развернет и степенно в руки подаст:
— Повяжи мамин, Ялосоветка.
Повяжется девочка послушно, окутается маминой красой и сядет у вербы перед отцом, который долго-долго будет на нее смотреть, всматриваться пристально, и мы знаем — почему: в этом платке Ялосоветка вылитая мать.
— Мама твоя платок этот очень любила…
Сидит на завалинке, смотрит на притихшую дочурку, на единственный образ любимой жены, оставленный его жизни, и слушает, как на колокольне во все нарастающем темпе звонят, играют, вытенькивают Климовы колокола.
Вот они точно в жаркий танец пустились, торопятся, разгоняются больше и больше, весело-празднично выговаривая весенней Терновщине:
Клим — дома!
Химы — нету!
Хима — дома!
Клима — нету!
Тенькают, климкают, вызванивают радостно, отплясывают на колокольне все шибче, вызывая своим танцем-состязанием добрые улыбки во всех концах села.
А как-нибудь попозже Ялосоветка тайком позволит и Кирику повязаться маминым платком: «И ты в нем тоже на маму похож… Брови — как у нее…» Хоть маму она вряд ли и помнит.
Отдзинькают, отбамкают пасхальные колокола, и пойдут снова будни. Отец Заболотный приладит в повети станок, но не ткацкий, который всю зиму бухал в хате, а столярный, и неспешно изо дня в день будет мастерить окна да двери людям, а мы с Кириком, как и в прошлом году, опять окажемся в роли пастушков в степи. У всех дела, и даже для Ялосоветки найдется работа, с нею сговариваются слобожанские женщины стеречь на левадах полотна, разостланные для отбеливания, присматривать, чтобы по ним гуси не ходили, не оставляли лапчатых своих следов. День по дню будет скучать в одиночестве Ялосоветка возле тех полотен, а в жарынь девчонка укроется в тени вербы, сядет и, склонив голову в позе маленькой мадонны с подаренной латышом глиняной куклой на руках, будет ее укачивать да чуть слышно напевать писклявым голоском:
