— Юная душа всегда ищет в жизни нечто истинное, настоящее, то есть непреходящее, для формирования своей структуры ей, видимо, требуется именно такой витамин… К тому же, детское восприятие — это восприятие поэтов, иногда ребенок одним озарением интуиции схватывает самую сущность, чтобы потом свое открытие сохранить надолго, надежно…
— Нечто подобное, видимо, произошло и в данном случае…
Иногда и сейчас хочется представить, как он одиноко жил в степи. Все ветры — его. Гудут, разойдясь, зимними ночами. А зато летом! Над степью вызвездило, так там просторно в небе. Звезды, как пчелы, всюду приклеились к небесным цветам. Выйдет Роман и смотрит. Загадка всех загадок — там, вверху…
— Конечно, — говорю, — Роман-степняк был человек незаурядный, натура из тех, кто в созидании, постоянном, ежедневном, находил смысл своего существования на земле. Для нас он человек, который жил в ладу со своей совестью, мы это угадывали интуитивно, а человек, не конфликтующий с совестью, это же… — я подыскиваю нужное слово.
— Это человек, а не бутафория, — рассмеявшись, говорит неожиданно Лида, без усилий опережая меня, тугодума.
Девчонка и дальше внимательно следит за нашими рассуждениями, в центре которых снова оказывается Роман-степняк, чье умение трудиться воодушевленно, с упоением было, возможно, одним из самых поразительных открытий, посетивших нас тогда, на заре постижения мира.
— Не знаю, как для тебя, — обращаюсь к Заболотному, — а для меня он всегда был личностью, близкой к совершенству, как теперь говорится гармонической…
— Хотя, — опять оживляется Лида, — вряд ли много было гармоний и в той вашей степной античности…
— А ведь она права! — восклицает Заболотный. — Согласись, тот улыбчивый чародей, который в пчелиной кольчуге пред нами блистал, это еще не весь был Роман.
Очарованные его добротой да его удивительными деяниями, мы воспринимали его, понятное дело, с изрядной дозой фантастики. К примеру, нам казалось, что он никогда не спал. И что был всемогущ, поскольку понимал не доступный нам язык пчел и дерево своей волею принуждал родить так, как он хочет. И, естественно, вполне вероятными были для нас эти ночные его, любовные перелеты в Козельск и обратно, ведь известно, что не существует никаких преград для человека влюбленного… Околдованные Романовой сверхсилой, неопровержимым чародейством веселого нашего мага и характерника, еще не всегда могли мы проникнуть в область иных страстей в черноту будней этого человека, во все тяготы его неусыпного труда, в потаенные горести и даже драмы, а они были же…
