— Завтра-завтра, все завтра… — по аудитории эхом прокатился добродушный рокот его баса.
Он не имел привычки работать на ходу. Никогда не консультировал после лекций или стоя на пороге — на то было отведено специальное время. Все в учебном мире профессора было правильно и строго-дисциплинированно.
На выходе из аудитории к нему присоединилась и бывшая аспирантка — Софья Павловна. С точки зрения мужчин блеклая невыразительная и косолапая тетка, с точки зрения Дениса Матвеевича — на удивление цельная, увлеченная натура. Она сама напросилась поприсутствовать на паре лекций бывшего наставника — почерпнуть кое-что полезное в ораторском искусстве, в технике владения аудиторией. И не сказать, чтобы профессору это было не приятно.
— Денис Матвеевич, как вы читаете! — голос женщины звенел от искреннего восторга, щеки заливал румянец. — Я, наверное, никогда так не смогу, — добавила она. И Денис Матвеевич склонен был с ней согласиться.
Ему несомненно льстило то, что после десяти лет самостоятельного преподавания она до сих пор ходит на его лекции, стараясь перенять манеру и опыт и все еще разливается в благодарностях.
Впрочем, слишком уж себя нахваливать профессор считал неприличным и с сожалением сменил тему разговора, переведя ее на обыденность.
Что привело к тому, что Софья Павловна тут же задала самый простой и обыденный вопрос, который так и висел в воздухе:
— Как ваши детки, Денис Матвеевич?
И в единый миг радостное возбуждение оставило профессора. Впервые за прошедший день он вспомнил о детях, румянец сполз с его щек, пропала уверенная прямота, изменилась осанка. Денису Матвеевичу даже показалось будто ростом он стал ниже и его уверенная в себе величавость сдулась и поникла.
Он с трудом заставил себя благодушно улыбнуться:
— Спасибо, все прекрасно. — И даже эти слова дались через силу.
Но Софья Павловна ничего не заметила и доверительно понизила голос, глядя на бывшего наставника полным уважения взглядом:
— Денис Матвеевич, мы вами так восхищаемся, какой вы золотой человек. Это такой поступок! — И заметив краску смущения на щеках профессора, всплеснула руками, — даже не возражайте! Нет-нет, это действительно поступок! — воскликнула она, сама себе удивленно качая головой, а потом проникновенно вздохнула, — я бы не смогла.
Профессор залился густой краской не то от гордости, не то от стыда. В такие моменты он начинал чувствовать себя низким лжецом. Но у него положительно не было моральных сил признать, что одно только произнесение слова «дети» теперь ввергает его в состояние томительного опустошения и заставляет все тело покрываться липким потом. Возможно он и рад был бы выслушать все эти похвалы и восхищения, если бы отношения его с подопечными имели хотя бы отдаленное сходство с тем, как себе это рисовали такие люди как милейшая Софья Павловна.
