Нет у меня другой печали | страница 50



Я стоял остолбенев, не в силах понять, что произошло. Потом подошел к озеру, пригляделся. У берега плавало множество мелкой рыбешки. Очистившаяся от льда полоса воды нагрелась на солнце. И тут мне все стало ясно. За малой рыбешкой сюда, наверно, явился и разбойник — щука. Она рассчитывала сытно поесть, но получилось иначе. Коршун увидел ее и, упав с высоты, вонзил когти в щучью спину. Ошалевшая от боли и страха щука рванулась вглубь, ища спасения, но не тут-то было: коршун никогда не расстается со своей добычей.

ПОЧЕМУ МОЛЧАЛИ ТЕТЕРЕВА

Есть такая сказка про лису, которая долго ходила за бараном, рассчитывая, что вот-вот его курдюк отвалится и достанется ей. Прошлялась кумушка весь день, глотая слюнки, но так ничего и не добыла — баран принес свой курдюк в хлев.

Нечто в этом роде получалось и с нами. Каждое утро, едва проснувшись, мы выскакивали во двор и прислушивались к голосам тетеревов. С восходом солнца мы видели вдали, на озере, множество черных точек. Они двигались, ходили по кругу, подскакивали кверху. Целые полчища тетеревов, охваченных свадебными страстями, кишмя кишели на льду, а мы лишь глотали слюнки, потому что озерный лед был пористый, подточенный солнцем и полой водой — ни пройти, ни переплыть.

Наконец однажды вода залила лед. В то утро тетеревов на озере не было, но их страстное воркование слышалось со всех сторон. Птицы перебрались в лес.

Тетерев мне чем-то напоминает человека. Во-первых, он сторонник оседлой жизни. Из года в год, едва пахнёт весной, тетерева слетаются на старые, излюбленные места и устраивают здесь свои свадьбы. В Карелии не редкость, когда на ток слетаются сотни черноперых кавалеров. Слетаются и дерутся так, что только перья летят. Как деревенские драчуны. Обычно начинает один. Затокует, зашипит, словно презирая остальных, хвост распустит веером, крылья вниз опустит и давай вертеться и скакать, вызывая на бой соперника. А вокруг токовища сидят на деревьях самки. Крутят хвостами, кудахчут — подзадоривают, распаляют кавалеров. И драчуны не выдерживают — закипает бой за право на любовь, на женскую ласку. Нахохлятся, напыжатся друг перед другом, а брови красные, точно кровью набухли. И долбят клювами, и лупят крыльями. Безжалостно. Упорно. Совсем как люди. До того разойдутся в азарте, что их не остановит даже грянувший из укрытия выстрел. Однажды я убил одного из дерущейся пары, так второй подскочил и еще стукнул его клювом, а затем, подняв голову, горделиво огляделся: «Видали, как я с ним разделался? Кто следующий?»