Таких медведей называют шатунами, потому что в эту пору им положено спать, а они шатаются по тайге, видимо, потому, что у них глисты и они все время чувствуют голод. А какой сон голодному? Обо всем этом люди подробно рассказывали мне, и, наверно, можно было бы написать об этом, но я подумал, что медведь никогда не отличался нежным отношением к человеку, и ничего нового читатель не услышит.
И тогда мне захотелось написать о людях сибирской тайги, о вечной их борьбе с природой. О безжалостной, коварной тайге и о разуме человека, его воле, его умении приспособиться к невыносимым условиям и выйти победителем из этого поединка. Может быть, этот рассказ поможет читателю лучше узнать людей Сибири.
С Виталием Слободчиковым — коренным сибиряком — меня свел Зигмас Лобшайтис. Среднего роста, средних лет мужчина на первый взгляд показался мне мальчишкой из-за крупных веснушек, сплошь усеявших лицо, и рыжеватых, торчащих во все стороны вихрастых волос. Казалось, человек надкусил спелый помидор, обрызгался и не успел стереть капельки сока. Виталий долго раздумывал над моим предложением, отправиться в глубь тайги, но в конце концов согласился и сам предложил третьего спутника — башкирского татарина Ангона Ахунова, который уже несколько лет работает в этом же лесхозе. Ахунов оказался высоким парнем с твердым взглядом, кривоногий, словно родился на коне и всю жизнь не слезал с седла.
Вечером мы собрались в избе Виталия Слободчикова, принесли собранные в дорогу рюкзаки, но хозяин дома приподнял их, взвесил на руке и велел развязывать. Без долгих разговоров он извлек из моего рюкзака теплое одеяло:
— Это не нужно.
— Почему?
— Может, еще и раскладушку понесешь? — ответил он вопросом на вопрос, и все четыре малолетние его дочери засмеялись, точно колокольчики зазвенели.
Потом из рюкзака были изъяты две буханки хлеба, две банки мясных консервов, несколько десятков патронов.
— Зачем тащить эту тяжесть? Хватит ногам работы самого нести, — сказал он.
В свой рюкзак Виталий положил сахар, соль, несколько горстей крупы да несколько десятков замерзших, стучащих, как камешки, пельменей. Сибиряки очень любят пельмени и готовят их в больших количествах. Зарежут скотину, ставят тесто и делают пельмени. Мешок, два. Повесят в сенях, на чердаке, и висят они там, как в огромном холодильнике. Другие так же хранят котлеты. Мясо здесь никто не коптит. Солят либо морозят, как пельмени или котлеты. Когда приходит гость или просто так захочется, достаточно лишь вскипятить воду, и через полчаса на столе уже исходит паром миска пахучих, сдобренных чесноком пельменей. У кого есть корова или две, те так же поступают со сливками. Снимают их, сливают в ладные березовые туески и тоже замораживают. Месяцами хранятся такие туески в холодных сенях, наполненные всегда свежими сливками. Как видим, человек и сибирские морозы запряг в свою колесницу. Хуже летом, когда здесь стоит жара. Но и в жару местные жители держат молоко в тех же березовых туесках, и оно не киснет по нескольку дней.
