— Знаете, — сказал Ручкин, открыв глаза и приподнявшись, — у меня друг один есть, он долгое время на скорой помощи работал. Так вот, он говорил: в любой, даже сложной ситуации, если есть свободная минутка, надо вздремнуть, потому что неизвестно, когда в следующий раз удастся поспать.
— Ну так что, злодей, колоться будем? — сказал капитан, открывая двери камеры. — Милости прошу в мой кабинет.
— Пытать будете? — спросил журналист.
— Насмотрелись вы дешёвых сериалов, — ответил страж порядка, ведя Ручкина в кабинет. — Но ваше спокойствие и чувство юмора поражают.
— Знаете, — произнёс Ручкин, садясь в кабинете на стул, — я в стрессовых ситуациях всегда спокоен, волнение наступает потом, когда всё разрешается. И ещё: в такие моменты у меня просыпается дикое чувство юмора. Защитная реакция у меня такая.
— Я рад, что вы начали говорить откровенно, — сказал Пинкертон, усаживаясь за стол. — Может, тогда расскажете, зачем убили Фрола?
— А где второй? — спросил журналист, закинув ногу на ногу.
— Кто второй?
— В фильмах так всегда: плохой и злой полицейский ведут допрос. Вы, кстати, за кого?
— Господин Ручкин, это вам не кино, хотя, может, вы под психа косите? Что ж, неплохая попытка.
— Простите, товарищ капитан, защитная реакция, психология. Ничего не могу с собой поделать.
— Где вы были сегодня ночью?
— В кровати. Спал.
— Кто может подтвердить?
— Никто.
— А между тем есть свидетель, который утверждает, что видел вас ночью выходящим из дома дворника.
— И что же это за свидетель?
— Не могу сказать, тайна следствия. А как вы объясните то, что ваш паспорт оказался в доме Фрола?
— Не знаю. Хотя есть одна версия, что паспорт вытащили из пальто, когда я был в бане.
— И кто же это мог сделать?
— Мэр, например, или банщик.
— То есть вы хотите сказать, что Семёнов Захар Аркадьевич, глава Красного Богатыря, всеми уважаемый человек, вытащил у вас из пальто паспорт? Может, вы скажете ещё, что он и Фрола убил?
— Поди знай.
— Ну это уже слишком. Через десять дней ворота откроются, сдадим мы вас, и пускай ваши власти с вами сами разбираются. А может, и у себя оставим, и судить будем по нашим законам.
— А что у вас какие-то свои законы?
— Ох, не испытывайте судьбу, Пётр Алексеевич. Посидите в камере до утра, подумайте, как себя дальше вести.
Разговор закончился. Ручкина увели в камеру. Вечерело. Сначала ушёл домой Пинкертон, затем остальные сотрудники. Журналист остался в отделе один. Маленькое село, что с них возьмёшь, из-за нехватки народу здесь по ночам не дежурят ни в полиции, ни в больнице. Да и смысла нет, когда все друг друга знают и знают, в какой дом в случае чего бежать, чтобы найти участкового или врача. На улице стало совсем темно, и в камере тоже, так как свет включенным для журналиста никто не оставил. Экономия. Пётр Алексеевич попытался подумать о своём незавидном положении и разработать какой-нибудь план действий. Но не смог. Сосредоточиться ему не давал сведённый от голода и урчащий живот.
