Мы, как и раньше, продолжали господствовать в устье Финского залива. Залив полностью простреливался нашей береговой артиллерией с Ханко и Даго и, кроме того, с маленького островка Осмуссара, расположенного между обеими крепостями. Защитники Осмуссара, положение которых было особенно безотрадным, вели себя героически. Немецкие корабли много раз пытались приблизиться к скалистым берегам острова, но не выдерживали огня его батарей и, наскоро зализывая раны, уходили обратно. Уже позднее, в начале ноября, немцы сбросили на Осмуссар безграмотные листовки с предложением сдаться и в назначенный день поднять над островом белый флаг… Но горсточка храбрецов, стороживших одинокую крепость, вместо белого — гордо выкинула красный советский флаг. Враги пришли в ярость и открыли по Осмуссару ураганный огонь. Островом они овладели только в декабре, когда гарнизон, по приказу командования, ушел на кораблях в Ленинград.
Хирургом на Осмуссаре был молодой врач Ашкадаров. 2 декабря корабль с последним эшелоном гангутцев шел по заливу. Ночью он подорвался на минах. На борту появились раненые. Ашкадаров тотчас же развернул в старшинской каюте операционную и, сохраняя изумительное спокойствие духа, приступил к хирургической работе. Погас электрический свет. Вода с нарастающим шумом заполняла отсек за отсеком. Тральщики с трудом подходили к погибающему судну и забирали с него людей. Ашкадаров продолжал работать при тусклом мерцании свечей. Оперированных раненых он отправлял на верхнюю палубу, откуда их переносили на тральщики. Так прошло два или три часа, пока корабль держался на поверхности моря. Ашкадаров не сделал ни малейшей попытки к спасению собственной жизни и ни разу не вышел из операционной. Он останавливал кровотечения, шинировал переломы, перевязывал раны до тех пор, пока море не поглотило его вместе с последним матросом, лежавшим на операционном столе.
Хирургической сестрой на Осмуссаре была Надя Ивашова. Первые два месяца войны она работала в нашем подвале. Когда ей неожиданно принесли приказ о переводе ее на маленький островок, заброшенный в Финском заливе, она радостно улыбнулась.
— Я там буду полезней, чем здесь. На Ханко много сестер, а на Осмуссаре почти никого нет.
Это все, что она сказала, уходя от нас. Мы больше ее не видели.
Сестрами в «хирургии № 1» были по большей части молодые девушки, которых война научила хорошо и четко работать. Среди сестер встречались и пожилые женщины, но они ни в чем не отставали от молодежи. Раненые особенно любили палатную сестру Рудакову. Два года назад, в финскую войну, ее так увлекла медицинская фронтовая работа, что она решила посвятить медицине всю жизнь. В течение суточного дежурства она ни разу не присаживалась отдохнуть, она все время неслышно скользила между кроватями, прислушиваясь к дыханию краснофлотцев, приглядываясь к выражению их лиц, зорко следя за повязками — не появилась ли кровь. Одному она поправляла сбившуюся подушку, другому давала воды, третьему меняла пропитавшийся кровью бинт. Всех удивляла выносливость и выдержка этой маленькой и с виду болезненной женщины. Раненые любили и уважали ее, как мать. У Рудаковой была одна только слабость: она любила лечить больных собственными, так сказать, «верными» средствами. Ей казалось, что врачи всегда торопятся, всегда бывают охвачены высокими научными мыслями и забывают о тех простых и хороших лекарствах, которые так быстро помогают при многих болезнях. За ночь из ее дежурного шкафчика исчезали все капли и порошки.
