Мы возвращались домой по пустынному берегу бухты. Опадающие листья деревьев медленно кружились в воздухе и, падая на дорогу, устилали ее многоцветными пятнами. Вдоль побережья тянулись ряды колючей проволоки. Из пулеметных укрытий кое-где виднелись пилотки солдат и бескозырки матросов. Бойцы зорко смотрели по сторонам. Вдалеке, на Утином Носу, раскатисто бухали пушки. У парка нас обогнали две санитарных машины с партией раненых. Машины двигались с особенной осторожностью и почти останавливались на ухабах.
— Обрати внимание на шоферов, — сказала Шура. — Посмотри, какие у них суровые и в то же время ласковые лица.
Да, их лица были серьезны, как у хирургов, делающих операцию. Такие же лица я видел через год у шоферов, водивших машины с хлебом по ледовой Ладожской трассе. Здесь был одинокий Гангут, там — осажденный Ленинград, голодавший в кольце блокады.
Навстречу нам шла группа краснофлотцев из гранинского отряда. Должно быть, они прибыли сюда с островов в однодневный отпуск: повидать друзей, помыться в бане, захватить боеприпасы. После голых гранитных скал, где они вели беспрерывные десантные бои, Ханко им казался столицей. Они шли вразвалку, гремя оружием и улыбаясь от переполнявшего их чувства молодости и свободы. Все были коренастые, загорелые, сильные, добродушные.
— Здравствуйте, доктор! — закричал один из матросов, перебежав дорогу и остановившись около нас. Это был Ларин. Недавно он лежал в подвале с осколочным ранением плеча и по собственному желанию раньше срока выписался в отряд.
— Я уже здоров. Спасибо вам за лечение!
Он с силой сжал мою руку, желая показать, что от прежней слабости пальцев не осталось никакого следа.
— Здравствуйте, Александра Гавриловна, — радостно воскликнул он, взглянув на стоявшую рядом Шуру. — «Дети капитана Гранта» часто вспоминают вас и посвящают «строгой докторше» собственные стихи. Разрешите мне от всего отряда еще раз поблагодарить вас за вашу боевую работу.
Я спросил Ларина, как идут наши дела на островах. Он коротко рассказал, что ходил недавно в ночную разведку, получил благодарность командира и представлен к правительственной награде. Мы еще поговорили немного, затем Ларин козырнул и, придерживая рукой трофейный кинжал, ослепительно сверкавший на солнце, побежал догонять товарищей. Что ожидало его завтра? Минометный огонь, холод осенних ночей, постоянная угроза смерти. Но этот двадцатидвухлетний моряк был спокоен и весел. У него были крепкие нервы. У него была несокрушимая вера в победу правого дела.
