Трое сидевших в комнате юношей стали в спешке собирать вещи.
— Но неужели армия короля так просто оставит Париж? — было спросил Алексей у развернувшегося, чтобы выйти капрала.
— Месье, я больше ничего не знаю об армии короля. Мой взвод перешёл на сторону революции, — сказал он и, не кланяясь напоследок, вышел.
Схватив наспех собранные вещи и позвав за собой Хабиба и Абдулу, они бросились вниз. При выходе из гостиницы им пришлось переступить через брошенное в грязь и кровь белое королевское знамя.
К утру наступившего дня, когда мятежные парижане бросились на штурм Бастилии, они были уже далеко. По одной с ними дороге от пламени революции уносились аристократы всех рангов, королевские чиновники, священники, монахи, офицеры, да и все прочие, кому не было места в новом Париже и новой Франции.
Что же до месье Мариса, то Алексей о нём больше никогда ничего не слышал, как и Людвиг о своём псе Вильгельме.
По возвращении в Санкт-Петербург Алексей сразу же отправился в Адмиралтейств-коллегию, узнать о своём назначении. Поднимаясь по мраморным ступенькам Адмиралтейства, он с волнением гадал в какую же сторону его забросит судьба. В тот миг ему, почему-то казалось, что его направят на Балтийскую флот, под начало адмирала Чичагова.
В просторном холле у настежь открытых окон стояла шумная компания гардемарин, также явившихся в Адмиралтейств-коллегию за назначением. Рядом находилась массивная, обитая чёрной драпировкой дверь канцелярии. Периодически она открывалась, производя жуткий зловещий скрип, и канцелярский распорядитель называл имя и фамилию гардемарина, которого приглашали в канцелярию для беседы.
В центре говорливой компании из десятка молодых людей стоял Павел и, оживлённо жестикулируя, рассказывал о своих французских каникулах и событиях, свидетелем которых ему довелось стать.
Весть о начавшейся революции едва успела долететь до Санкт-Петербурга, вызвав в петербургском обществе самый искренний интерес. В России ещё живо было воспоминание о пугачёвском восстании, в пылу которого многие представители русской аристократии потеряли имущество и родных, и прослышав о французских событиях многие воспринимали их как такой же бунт недовольных, место которых на виселице. Но не меньше было и тех, кто усматривал в этом нечто большее нежели очередной мятеж голодных и угнетённых. В петербургских салонах с огромнейшим интересом рассуждали о том, «Что такое есть конституция?» или «Что такое права человека и гражданина?», и тут же с содроганием слушали о зверских расправах мятежников-санкюлотов со знатным сословием.
