Повозки стояли вплотную, и на них висел фон — сшитые простыни, потемневшие от многолетних путешествий, с нарисованным лесом. Александра и Оливия насобирали веток и цветов для полноты картины. Края сцены обозначили сотней свечей.
— Я поговорил с нашей бесстрашной главой, — рассказал Август Кирстен позже, настраивая инструмент перед выступлением, — и она считает, что Чарли с шестым гитаристом отправились на юг, вдоль берега озера.
— Почему на юг?
— Потому что на западе вода, а на север они не пошли. Мы встретили бы их по дороге.
Солнце почти скрылось за горизонтом, и жители Сент-Деборы начали стягиваться на представление. Куда меньше, чем раньше — на гравии бывшей парковки в два ряда разместились от силы тридцать человек с мрачными лицами. У первого ряда, вывалив язык, лежала серая, похожая на волка собака. Девочки, которая преследовала Кирстен, видно не было.
— А на юге вообще что-нибудь есть?
Август пожал плечами.
— Побережье. Должно ведь что-то быть между этими местами и Чикаго, как думаешь?
— Может, они ушли в глубь земель.
— Вариант, но они знают, что мы туда никогда не заходим. Они отправились бы туда, если бы только не хотели с нами больше встретиться, а зачем им?.. — Август покачал головой.
— У них девочка, — произнесла Кирстен. — Аннабель.
— Так звали сестру Чарли.
— По местам, — скомандовала дирижер, и Август ушел к остальным струнным.
11
Что было утрачено во время катастрофы? Почти все, почти все. Однако остается красота. Сумерки в новом мире, постановка «Сна в летнюю ночь» в городке со странным названием Сент-Дебора-на-воде, блеск озера Мичиган вдали. Кирстен в роли Титании с короной из цветов на коротко стриженных волосах; шрам на скуле, почти невидимый при свете свечей. Вокруг Кирстен кружит Саид в смокинге, который она обнаружила в шкафу умершего человека около Ист-Джордана.
— Стой, дерзкая. Иль я тебе не муж?
— Да, я — твоя жена.
Строки пьесы, написанной в 1594 году, когда театры Лондона вновь открыли двери после двух лет чумы. Или, возможно, созданной на год позже, в 1595-м, за год до смерти единственного сына Шекспира. Спустя столетия на далеком континенте Кирстен проходит по сцене в облаке цветной ткани, исполненная злости и любви. На ней свадебное платье, которое она добыла в Нью-Петоски — шифон и шелк с акварельными полосами.
— Чтоб наших игр, — продолжает Кирстен, — ты не нарушил ссорой. — В эти мгновения она чувствует себя как никогда живой. На сцене она ничего не боится. — И ветры, видя, что дудят напрасно, как будто мстя, из моря извлекли губительный туман…
