Еремей привел нас к своей сторожке. Взошел на расшатанное крыльцо, снял ружье, распахнул дверь, в которую тут же юркнула собака.
- Заходите!
- Нет уж, мы и здесь постоим, - ответила мама. - Пиши свою бумагу.
Еремей сердито бросил в угол наш топор.
- Бумагу... Нет у меня бумаги.
- Нет, - удивилась мама, - а пошто ты нас сюда притащил?
- Поговорить захотелось, Агриппина Васильевна.
- Знаем мы твой разговор. Пиши скорее, а топор верни. Нельзя нам без топора-то.
- Знамо, нельзя. Входите.
Мы боязливо прошли мимо Еремея. В маленькой избе было пустынно. Пахло жареным мясом.
На полу, возле кровати, лежала волчья шкура с когтистыми лапами и оскаленной головой. Над кроватью на березовом сучке сидел с застывшими круглыми глазами филин. У небольшого окна деревянный стол, скамья. На краю скамьи цинковое ведро с водой. В воде ковш. Под самым потолком электрическая лампочка. На кровати полосатый матрац, скомканная цветастая подушка, серое байковое одеяло и овчинный тулуп. Под кроватью, на соломенной подстилке, лежала собака.
Как только мы переступили порог, она заурчала.
- Цыган! - строго прикрикнул на нее Еремей.
Собака покорно положила голову на солому, приветливо замахала хвостом.
- Присаживайтесь.
- Мы так. Мы привычные.
- Что, боитесь? Еремея все боятся. Еремея никто и за человека-то не считает.
Мама в страхе присела на уголок скамьи.
- Дык, Еремей Николаич...
- Душегуб. Поперек горла у всей деревни стал. Изверг. Лес не дает губить... И не дам! И на тебя акт писать буду.
Мама глубоко вздохнула:
- Пиши. Чем платить-то я стану? Ребятишками?
- Вижу.
Еремей вышел, размашисто хлопнул дверью. В окнах звякнули стекла.
- Одичал, сердешный, совсем одичал, - жалостливо проговорила мама.
Еремей вернулся, поставил на стол нарядную деревянную чашку с душистым крупитчатым медом. Достал с полки каравай белого хлеба, нарезал толстыми ломтями.
- Ешьте.
Мама спросила:
- Ты что, всех, кого изловишь в лесу, спервоначала медом кормишь?
- Как же. Держи карман шире. Я бы и вас оштрафовал и в три шеи выгнал бы из леса. Да вот закавыка вышла... Топор твой мне всю душу разворошил. С таким топором в лес идет только горе-горемычное!..
Мама застеснялась, спрятала под лавку ноги.
Еремей снова вышел. Дверью не хлопнул, прикрыл ее осторожно и плотно.
Мы сидели не шелохнувшись. На мед старались не глядеть. Разве что украдкой.
Под нарами во сне взвизгнула собака. Открыла один глаз, посмотрела на нас равнодушно и опять закрыла.
