— Каким ещё рабочим?! — шепотом гаркнула она. — Я звонила в офис — никто не взял! Я звонила тебе на мобильный — никто не взял! Почему?! Почему ты не слышал звонки?
— Рин, милая, — ухватил он её, брыкающуюся, но не сумевшую воспротивиться, за запястье, и притянул к себе. — У меня отключен звук, почти всегда, когда я на переговорах. Ты же знаешь… я не думал, что ты не уснешь…
— Я спала, но проснулась Бом, начала плакать, так громко, что мне показалось, что она что-то чувствует! — разнервничавшаяся, Херин уткнулась в грудь мужа, судорожно найдя его ладонями и загладив его ими. — Я никак не могла её успокоить, часа два… она всё плакала и плакала, я звонила тебе, а ты не брал… и я… я… — она заплакала и сама, не выдержав. Ёнгук словно удар под дых получил. Он не мог видеть, как плачет Херин. Как мучаются и умирают люди — мог, а вот как жена плачет — нет. У него нутро выворачивалось и легкие лопались под ребрами от осознания, что это из-за него. Он сжал её тесно-тесно, посадив в клетку своих рук и начав целовать родную макушку.
— Прости, Рин, пожалуйста, прости, я не знал. Не плачь, умоляю, я, действительно, был занят…
— Где ты был, Гук? Где? — дрожала она, успокаиваясь, но не быстро. — Ты так часто пропадаешь по ночам! Ну какие адвокаты работают ночью?! Ладно бы выпившим приходил, я бы подумала, что у вас корпоративные посиделки, гулянки с коллегами, переговоры с партнерами в барах… но ты такой трезвый и собранный…
— Солнышко ты моё, — захохотал тихо Гук. — Ну что ты у меня за причуда? Тебе не нравится, что я трезвый домой прихожу? Где это видано… Ты только не подумай, что я идеальный. Я курю, между прочим.
— Ты мне изменяешь? — подняла она на него отчаянно испуганные глаза. Мужчина опешил.
— Ты что? С ума сошла? Да мне кроме тебя никого в мире не надо, — чтобы доказать свои слова, Гук перешел губами к виску, потом к скуле, к щеке и, наконец, губам, заставляя их молчать и не произносить напрасных обвинений. И не задавать ненужных вопросов. Он не может ей сказать, что он золотой! Так надо, так лучше. Для её же спокойствия. Херин много пережила и очень хрупкая в душе, его нежная и слабая девочка.
— Тогда почему ты отсутствуешь дома по ночам или приезжаешь очень поздно? — отрывалась она от поцелуев, чтобы продолжать допрос. Ох уж женщины! Ёнгук сдернул халат с её плеч, под ним была сорочка. Впившись в её шею, он спустился к ключицам, напер на Херин, прижав её к окну, и задрал подол. — Почему ты молчишь?
