— Ну, вот что, — говорит Джабраил, — поедем с нами прямо в Алхан-Кала. Там пойдешь в приемочную комиссию и подашь заявление, что просишь допустить тебя к экзаменам на вакантное шароевское место. Мы подтвердим, что по Шарою свободное место есть. Пиши заявление.
— Джабраил, Джабраил!.. Я сильно, сильно хочу учиться на рабфаке!..
Мальчуган скакал от радости. Я вырвал из блокнота листок. Исмаил написал заявление. Джабраил на нем же дал хороший отзыв.
— Только не зевай, экзамены завтра утром.
Всю дорогу весело тараторил обрадованный Исмаил. То он проверял у Джабраила свои знания по политграмоте, то показывал мне дикие серные источники или два странно-сросшихся дерева, «заработавших 20 рублей от генерала» (лошади понесли, генерал выпал из фаэтона, полетел в пропасть, но зацепился за эти деревья, за что пожертвовал ближнему аулу 20 рублей), то подводил к обрыву, с которого в Аргун упала ночью женщина с арбой и лошадью.
На крутом под’еме опять слезли с арбы и пошли пешком.
— А ты, Сэйди, кем будешь, когда окончишь? — не унимался Исмаил.
Сэйди, мальчуган в курточке и в куцых штанишках, бодро шагал впереди всех.
— Мы будем ревизор движения… — говорит он скромно. Подумав, добавляет:
— А может, и сам начальник станции.
— Счастливый! — качает головой Исмаил. Он явно подавлен столь блестящей карьерой друга.
У селения Дзунахай Исмаил обратил мое внимание на великолепный бетонный мост, выгнувшийся аркой.
— Все наши крестьяне так хвалили мост, что инженер, который его строил, умер: такой дурной наш мужик, — сглазили инженера!
— Какая чепуха! — пожал плечами Сэйди, — а еще комсомол!
Подводчик Бисол Исаев и женатый школяр Али Кубиев, черный, горбоносый, похожий на тюрка, отстав от нашей группы, тоже вели разговор.
— Дурной, дурной, куда едешь? — говорил парню подводчик, — они мальчишки, а у тебя жена, двое детей!
— Хочу учиться, — тихо отвечал Али.
— Старая нана будет плакать. Трудно будет нана — хозяйство разорится.
— Хочу учиться… — упрямо твердил Али.
— Ай, дурной!.. Женатый человек такой дурной!
В Арш-Марды, близ Аргунского моста, нас застали сумерки.
Но ребята не хотели отдыхать: завтра утром — экзамен, к утру во что бы то ни стало надо попасть в Алхан-Кала. В убогой сакле-лавчонке старая, черная чеченка отвесила нам на безмене белый городской хлеб — большая роскошь в горах. Ребята делились хлебом по-братски, подкреплялись на-ходу, торопя подводчика.
Едем час, два… бесконечно! Время уже к полуночи. Еще раз взобраться на горб горы, и там, — спуск к плоскости.
