К вечеру Аминат чувствует: наелась так, что живот стал, как барабан. Поздно, при лампе, сидя с матерью и сестрой Анной (отца дома нет, видно — пьянствует у кого-нибудь), слушает Аминат воспоминания матери и жалеет ее, очень жалеет своим детским сердечком. Нет, она не повторит этого пути, у нее другая дорога жизни! Сестра снова советует ей ехать учиться. Есть приказ Калмыкова: учить всех детей.
«Они не знают, что скоро я буду избранная народом», — мечтает в полудреме Аминат. «Уже сейчас меня все уважают. Но если опять пошлют к Хабасу — возьму и убегу сама», — решает она. «Убегу прямо в Нальчик, к Калмыкову или в Пятигорск. Вот, скажу, пользуйтесь, учите; сама пришла»…
5
— Аминат! И куда могла запропаститься эта негодница?
На дворе холодный ноябрь. Клены и дубы, отряхиваясь на ветру, осыпают на землю миллионы дождевых капель. Бабушка Канох, кутаясь в платок — аллах за грехи лишил женщину права носить ватную теплую одежду — выходит в садик. Здесь Аминат тоже нет. И во дворе нет. И на улице. Только что заходил Хабас, жаловался: девочка отбилась от рук, третий день не посещает занятий. Куда же она уходит по утрам? Не подменил-ли ее шайтан?
Да. За побег ее жестоко наказали. И кто бы мог предположить, что кабардинская девочка, пять раз прочитавшая коран, общая любимица, надежда всех стариков и мулл района, вдруг убежит из дому? Забудет родную бабку и родного деда, опозорит вконец неудачника отца и поскачет на чужой подводе; а потом пойдет по лесам пешком в Нальчик проситься в советскую школу? И у кого проситься — у вчерашнего батрака Калмыкова?! Прославившегося в черные годы вражды бедных с богатыми и детей с отцами тем, что собирал он всех недовольных, всех батраков, всех голодранцев и ставил их начальниками над почтенными людьми. И что это за время наступило? Чтоб ему пусто было!
— Ами-нат! Соседка, ты не видала внучки? Ну, скажи на милость, как она отбилась от рук.
Заблудилась девченка тогда в лесу. Совсем бы убежала, да перепутала тропки. Вышла попрыгунья вместо Нальчика к балкарскому селению, примерзла, проголодалась, чуть не свалилась в обрыв. Подобрали тогда ее добрые люди, скоро узнали, откуда она, и доставили в родной аул. А уж отец рассвирепел так — и не передать. Убить собирался. Тоже вояка выискался. Лучше бы поменьше водку пил, да побольше слушал старуху мать. Взяла в тот вечер бабка внучку к себе, две недели вот ухаживает за нею, угождает во всем, силится образумить; только Аминат не сдается. Куда там! Ходит мрачная, ест нехотя, по ночам бормочет непонятные слова, а днем забьется в уголок, подопрет худое личико кулачками и сидит неподвижно. Не заболела-бы. С такими бывает…
