— Ай-яй, — кричит девочка, хватаясь за ухо. Удары усиливаются. Учитель наказывает девочку за все: за крик, за дерзость Аминат, за отца, красного партизана, посягнувшего на религию, на обычаи и башню феодалов; за то, что Хабаба уже трижды вызывали в аульский совет и интересовались методами его обучения.
Девочка затихает, замертво запрокидываясь на пал. Из уха ее течет кровь, лицо рассечено.
— Читайте молитву и идите домой, — приказывает наставник, упаковывая подарки.
Девочку во дворе отливают водой, умывают, уводят под руки. Расходятся все. Но уйдет ли так Аминат? На школьных ступеньках лежит извилистая, из шпагата сделанная петелька; от нее нить за угол школы. Хабас открывает дверь, ступает в средину хитрой петли, поднимает левую ногу, чтобы ступить вниз, и сразу вскрикивает и, распластав руки, кулем валится по ступенькам вниз. Он смертельно напуган, он разбился о каменные ступени, он растерял ценные дары учеников. Вареная курица отлетает шагов на десять.
Аминат отомщена. Она схватывает курицу, бросает ее в лужу и убегает.
А вечером она в гостях у бабушки Канох. В самый разгар их беседы на белесом камне раздается призыв с минарета. Они становятся рядом на коврик, и девочка, теребя косичку, спрашивает:
— Нана, мы читаем молитвы на арабском языке, но мы ничего в них не понимаем. Зачем они нам? Какая от них польза?
— Тсс, дурная. Это у тебя от матери. Молчи. Человек не должен знать. Аллах знает — и этого достаточно.
— Нет, человек сам должен все знать!
— Молчи, тсс… Люди услышат. Бог услышит.
— Должен! Должен знать!
3
С утра мать была печальна, к вечеру повеселела…
1924-й год, пока что, в ауле мало чем отличается от 1913-го, — так говорит русский учитель и секретарь сельсовета Павел Никанорович. Ему не верить нельзя. Аул не пускает детей в советскую школу. Старики командуют и заправляют всем. Через стариков, под видом соблюдения адатов, властвует сердцами людскими мулла. И он же — частый гость богатея Тамукина, избранного в председатели сельсовета. Трудно с таким секретарю.
Повеселела мать-гяурка, которую не любит бабушка Канох. Первым пришел с дарами двоюродный братец Жабраиль. Заулыбался широколицый, белозубый, глазастый.
— Примите, пожалуйста, с миром.
Мать низко поклонилась ему, как взрослому; поблагодарила приняла переднюю баранью ножку, две пышки, кусок сыра. Жабраилю надо еще итти к троим родственникам и к двоим соседям — разносить к празднику пышки, баранину, халву, сахар. Но он не может отказать себе в удовольствии похвастать перед Аминат. Они трех баранов зарезали к гаиду, так это вот бараны. Каждый курдюк фунтов двадцать, честное слово кабардинца! Его мать не знает, куда вытапливать курдючное сало, нехватает кувшинов. А сестра Нука столько наварила орехов в меду, что на все праздники хватит: а уж бузы приготовили — и не выпить! И старшим, и маленьким хватит. Как говорится, приходите все и кушайте себе на здоровье.
