— Присядем, — предложил ему Вань Мянь, — я все вам объясню. Начальник уезда Ши, опираясь на авторитет и силу Вэй Су, творит беззакония над мелким людом. Чего он только не делает! Зачем же мне знакомиться с такими? По возвращении он обязательно расскажет обо всем Вэй Су, и тот, разозлившись, пожелает расквитаться со мной. Сегодня мы с вами простимся. Я сложу свои вещи и отправлюсь на некоторое время куда-нибудь в безопасное место. Вот только меня беспокоит, что будет с моей матушкой.
— Сынок, за то время, что ты продавал свои стихи и картины, я скопила около пятидесяти лянов серебра, — сказала мать. — Так что об еде беспокоиться нечего. Я хоть и состарилась, но еще здорова, ты не волнуйся за меня и иди, скройся от них. Ведь ты не совершил никакого преступления. Неужели эти чиновники могут взять меня?
— Да, в этом есть доля правды, — ответил старый Цинь. — Но если ты будешь прятаться в деревнях, то не сделаешь карьеры, хотя у тебя и есть талант. Иди лучше в какой-нибудь большой город — может быть, там тебе улыбнется счастье. А я буду вести твое хозяйство и заботиться о твоей матери.
Ван Мянь горячо поблагодарил Циня. Через некоторое время старик пошел домой за вином и кушаньями, чтобы устроить Ван Мяню проводы. В полночь они разошлись. На рассвете Ван Мянь сложил вещи и сел завтракать. В этот момент пришел старый Цинь. Ван Мянь поклонился матери, старому Циню и, проливая слезы, простился с ними. Он надел туфли, сплетенные из конопли, и взвалил на плечи свой скарб. Старый Цинь с фонарем, склеенным из белой бумаги, пошел проводить его до конца деревни. Еле сдерживая слезы, он долго глядел на удаляющегося Ван Мяня. Только когда тот скрылся из вида, он побрел домой.
Много горя пришлось хлебнуть Ван Мяню в пути, он ел и спал под открытым небом. Через девяносто ли делал большой привал, через семьдесят — малый. Наконец добрался до Цзинани, главного города провинции Шаньдун. Здесь народ жил богато, и домов было видимо-невидимо, несмотря на то, что сама провинция лежала близко от северных границ[17]. Когда Ван Мянь добрался до Цзинани, у него кончились деньги, пришлось снять небольшую комнату в буддийском храме.
Он стал гадать по иероглифам и продавать прохожим свои рисунки. Это привлекало к нему столько людей, что к нему стало трудно попасть.
Незаметно пролетело полгода. Местным богатеям, круглым невеждам, пришлись по душе рисунки молодого художника, и они охотно покупали их. Сами они не приходили за заказами, а присылали своих неотесанных слуг, которые кричали и не давали покоя Ван Мяню. Как-то разозлившись, он нарисовал корову и снабдил рисунок эпиграммой. Опасаясь, как бы это не принесло ему неприятности, он решил переехать в другое место. Однажды утром, сидя у себя дома, Ван Мянь увидел на улице большую толпу плачущих мужчин и женщин. Одни несли котлы для варки пищи, другие люльки с детьми. Одетые в лохмотья, желтые и истощенные, они шли и шли — казалось, им не будет конца. Многие садились на землю и начинали просить милостыню. Скоро толпа заполнила всю улицу. Это были беженцы из уездов, расположенных вдоль Хуанхэ. Несчастные во время наводнения лишились крова. Власти бросили их на произвол судьбы, и им ничего не оставалось, как разбрестись по свету в поисках подаяния.
