— Вы не понимаете, — возразил Ван Мянь. — Если бы я совершил преступление и господин уездный отдал мне приказ явиться, я бы не осмелился не пойти! А приглашение — другое дело. Это не принуждает меня, и я не пойду. Господин начальник может извинить меня.
— Что вы говорите! — вскипел Чжай. — Ишь что выдумали: будет приказ — пойду, а на приглашение — и не подумаю! Как вы не понимаете, что вас хотят выдвинуть!
— Господин Ван! — начал уговаривать юношу и старый Цинь. — Начальник прислал вам приглашение с добрыми намерениями. Вам надо все-таки пойти с моим родственником. Помните, что в древности говорили: «Уездный может разрушить семью». Зачем с ним ссориться?!
— Уважаемый Цинь, — сказал Ван Мянь, — правда, господин Чжай не знает, но вы-то слышали историю о Дуань Гань-му и Се Лю[14], которую я вам рассказывал? Я не хочу идти.
— Ну и задачу вы мне задали! — сокрушался ярыжка Чжай. — Что я отвечу господину уездному?
— Да, здесь сразу две загвоздки. Господин Ван идти не хочет, а если вы придете к уездному начальнику без него, вам трудно будет оправдаться. Но выход я, кажется, нашел. Вы, свояк, возвращайтесь в уезд, но не говорите, что Ван Мянь отказался идти, а скажите, что он, мол, болен и лежит дома, что сейчас-де он не может прийти, а через день-два, когда поправится, непременно будет.
— Болен! — возразил ярыжка Чжай. — Чтобы удостоверить это, надо иметь поручительство соседей.
Пока они спорили, старый Цинь приготовил ужин для гостя, а Ван Мяню намекнул, что ему следовало бы проведать матушку, и, когда тот ушел, отмерил Чжаю три цяня и два фыня[15] серебра. Получив деньги, Чжай согласился поступить так, как советовал Цинь, и отправился к уездному.
Узнав о случившемся, начальник уезда подумал:
«И этот деревенщина смеет болеть! Наверное, ублюдок Чжай напустил на себя важность, явился как лиса в шкуре тигра, и у парня душа в пятки ушла от страха. Видно, он никогда не видал чиновников и, испугавшись, не решился прийти. Однако учитель поручил это дело мне, и, если я не приведу к нему парня, он меня на смех поднимет: скажет, что я, мол, ни на что не способен. Лучше самому ехать в деревню и повидать его. Парень увидит, что ему оказывается такая честь без всякого заднего умысла, приободрится, и тогда я смогу привезти его к учителю. Разве это не явится доказательством моего усердия и старания? Да, вот беда, — продолжал рассуждать уездный, — ведь получится, что такое важное лицо, как я, пойдет на поклон к простому крестьянину. Этак все служащие ямыня меня на смех поднимут… Впрочем, зря я волнуюсь, — тут же успокоил он себя, — вчера, учитель с большой похвалой отзывался об этом человеке. И если уж сам учитель оказывает ему такое почтение, то я должен почитать его в десять раз больше. Уважение к мудрому, даже при нарушении этикета, в будущем, несомненно, будет отмечено с одобрением во всех книгах. Это давно известная истина. Что же мне мешает так поступить?»
