— Ты права, матушка, — ответил Ван Мянь. — В школе — скука отчаянная. Гораздо веселее пасти волов. Ну, а если захочу учиться, буду брать с собой книги.
На том и порешили. На следующий день мать отвела Ван Мяня к соседу Циню. Старый Цинь пригласил их позавтракать, а потом вывел вола и, передавая его Ван Мяню, указал за ворота.
— Вон там, в двух полетах стрелы отсюда, есть озеро Цимаоху. Берега его покрыты зеленой травой. Ивы толщиною в обхват дают прохладу. Все туда гоняют своих волов. Если они хотят пить, то идут на озеро. Паси там и никуда не отлучайся. Останешься доволен: питание — два раза в день, да еще в придачу каждое утро будешь получать по два цяня[4] серебра на лакомства. Только старайся, не отлынивай от работы.
Мать поблагодарила соседа за беспокойство и собралась домой. Ван Мянь проводил ее до ворот. На прощанье мать поправила его одежду и сказала:
— Сынок, будь осторожен в чужом доме. Не допускай, чтобы люди говорили о тебе плохое. Пораньше выходи в поле, позднее возвращайся. Смотри, чтобы я не беспокоилась за тебя.
Ван Мянь обещал в точности выполнять наказы матери, и она ушла, сдерживая слезы. С этого дня Ван Мянь стал пастухом у Циня. Каждый вечер он возвращался домой. Если у хозяина жарили рыбу или мясо, он завертывал свою порцию в лист лотоса и относил матери. Деньги, которые давали ему на лакомства, он не тратил, а копил их в течение месяца-двух, а потом, улучив свободную минуту, бежал в школу и покупал у приходивших туда книгонош древние книги. Каждый день, спутав вола, он садился в тени и погружался в чтение.
Быстро пролетели четыре года. За это время книги открыли перед Ван Мянем совершенно новый мир. Как-то в душный летний день, в ту пору, когда уже начали созревать сливы, Ван Мянь, устав ходить за волом, опустился в изнеможении на траву. Вскоре все небо заволокло тучами, и грянул ливень. Но он быстро утих, черные тучи с белой каемкой по краям рассеялись, выглянуло яркое солнце, от лучей которого все озеро, казалось, окрасилось в пурпурный цвет, а холмы вокруг — в синие, фиолетовые, зеленые тона. Листья, омытые дождем, засверкали изумрудом. С бутонов лотоса стекали капельки чистой воды и, падая на листья, рассыпались подобно жемчугу. При виде всего этого Ван Мянь невольно подумал: «Еще древние говорили: «Природа, окружающая человека, будто нарисована на картине». Как это правильно! Жаль, в наших местах нет ни одного художника, который мог бы нарисовать эти лотосы. Однако на свете нет непостижимого, — продолжал рассуждать Ван Мянь. — Почему бы мне не попробовать?»
